Игорь Галеев - Душегуб. Психоэма

Я задохнулся исступлением. И откуда у меня этот образ колес истории выскочил? Минуты две я, успокаиваясь, смотрел на нее, думал, что уйдет. Но Савина продолжала деревянно сидеть, тарабаня по столу сухими пальцами. Я пришел в себя и ясно проговорил:

– Мне на Векового больше не жалуйтесь. Я не мальчик, сам могу разобраться, и если нужно будет ответить – отвечу, не пугайте. А если и теперь ничего не поняли, то, увы, не судьба!

Зря так бурно я сорвался, моя речь нисколько не охладила и не вразумила Савину, наоборот, словно в атомном реакторе, в учительской вызревала критическая ситуация.

Взрыв был неминуем.

Почему они невзлюбили Векового?

Редкий, яркий талант – вот единственная причина их тщедушной ненависти.

Обычно молодые, женщины, в отличие от своих сверстников-мужчин, открыто и искренне ценят оригинальный талант, а с возрастом, обременяясь профессиональным опытом, врастая в корсет житейских убеждений, многие лица и того, и другого пола, а особенно те, кто считает себя незаменимым специалистом, знатоком жизни, всячески стараются препятствовать любому дерзкому начинанию. Вынужденная переоценка ценностей в пользу защиты прожитой жизни, высмеивание юношеского максимализма с позиций здравого смысла, а главное, бездарность – вот что неминуемо вызывает косность и зависть по отношению к способному коллеге. У женщин за сорок снисходительное отношение к таланту вы можете наблюдать сплошь и рядом, да и осемьяненные мужчины в последнее время не составляют исключения. Впрочем, я отклонился.

Не стоило мне рассказывать о конфликте с Савиной Вековому, но я привык делиться с ним всем, и в тот же день Сергей Юрьевич узнал, что «всплыла психбольница».

– Это самое неприятное, а все их шушуканья – чепуха, – задумался он, – мне они навредить не могут, вам разве, Аркадий Александрович, вы бы меня не защищали? Я молод, а вы… Ну, не обижайтесь! Я неудачно пошутил. Черт с ними! Мамонтовцы, сталинцы, савинцы – мало ли? А вы, я слышал, тоже меченый? Вас, говорят, выслали… выжили из Подмосковья за планы, и еще вы, кажется…

– От кого ты слышал?

– Ну, Аркадий Александрович! Вы задаете ненужные вопросы. Вспомните, чуть успел я появиться в поселке – мой драгоценный интим в мгновение ока стал общественным достоянием, а вы здесь, слава Богу, не первый год. Наши дамы наверняка знают цвет ваших пяток, не говоря уже о буйном прошлом. Из верных источников узнал, извините, фамилии назвать не могу – дал слово, – разводя руками, по-савински заключил он.

Я коротко рассказал ему свою историю.

Да, действительно, в свое время я пришел к закономерному выводу: составлять планы уроков необходимо начинающим учителям, да и то первые один-два года. Мы загнаны в тиски жестких формалистических требований, которые не дают заниматься творчеством, то есть планировать свой урок не заданно, а произвольно, в зависимости от мышления и знаний учителя, сложности темы и индивидуальности учеников. Не секрет, что учителя перегружены «общественными обязанностями», контролем людей, которые зачастую никогда не имели собственной педагогической практики или имели ее при царе Горохе.

Бумаги, бумаги, в которых из года в год одно и то же – планы, графики, схемы, методички, отчеты, программы – забивают сознание – и вот, из не особо жаждущего настоящей деятельности молодого человека, при постоянной неустроенности и мелочных материальных заботах, вылупливается в лучшем случае усталый скептик, в худшем – активный циник и приспособленец, насмешливо, но непреклонно возводящий бумагу и властное слово на ней в орудие, с помощью которого, так или иначе, можно добыть средства для существования.

Выпущены сотни учебников, но то, что на уроках преподносят учителя, чаще всего жалкая пародия на истинный процесс обучения.

В книгах есть все – благородство и мудрость, красота и примеры, главная задача в том, чтобы заинтересовать, зажечь учеников, научить их умению общаться с книгой, зародить в сознании уважение и любовь к знаниям.

Учителя (вдумайтесь) не свободны в определении своих сил и способностей! Тогда кто же ученики? И есть ли учителя?

Я много спорил, доказывая на фактах, разоблачал формалистов и, наконец, отказался вести планы. Этот отказ совпал с еще одним конфликтом, после которого директором было официально заявлено: «Или я или он».

Суть этих разногласий в следующем: директор решил основательно угодить, поставить обучение таким образом, чтобы большинство учеников (как максималист он говорил «все ученики») шло на завод и стройки простыми рабочими и обязательно целыми классами.