Андерс Рослунд - Сделано в Швеции

Папин голос дрожит изнутри. Папа проглатывает дрожь, как обычно поступает и Лео.

– Я мог тебя потерять.

– Папа, все будет хорошо. Я же все продумал. Они погнались за мной досюда. И ты все видел. Видел, как я врезал им в нос, вот так, прямо посередке.

– Открывай дверь.

– Не хочешь посмотреть? Вот так, прямо посередке…

– Ты когда-нибудь откроешь эту чертову дверь?

Папин голос звучит почти нормально. Уже не так дрожит изнутри.

Лео открывает дверцу лифта, потом дверь квартиры.

Он знает, квартира все та же, пятикомнатная, на седьмом этаже в центре Скугоса, – та же, которую он покинул не так давно. Конечно, знает. И все-таки комнаты словно уменьшились.

Съежились. Стали тесными.

Он невольно пригибается, чтобы не задеть головой потолок, когда папа велит ему снять куртку и свитер. Он все-таки зябнет, потому что покрывается гусиной кожей, пока папа осматривает прореху в рукаве куртки, а потом дыру на плече. Потом настает черед царапины на ключице Лео, она уже не кровоточит. Папа проводит пальцами по сухой неровной поверхности.

– Мне совсем не больно, папа, ведь задело совсем чуточку..

Папа уже на кухне. Включает конфорку, подогревает свое вино с сахаром. Садится за кухонный стол, наливает себе полстакана.

Лео разглядывает его спину; ему хочется сесть рядом, снова показать папе царапину, побуревшую, запекшуюся кровь. Он идет по коридору, который обычно казался намного длиннее, останавливается у открытой двери – Винсент, расставивший всех своих солдатиков на полу одной большой группой, залезает под кровать, достает оттуда новый теннисный мяч, весь в клочьях пыли, потом с улыбкой оборачивается к Лео:

– Смотри, Лео, это бомба. Всех разом свалит.

Винсент снова и снова бросает мяч на свою армию, подбирает и опять бросает, пока все солдатики не падают.

– Давай снимем ее, Лео, – шепчет Феликс у него за спиной. – Боксерскую грушу. Пойдем туда и закроем дверь.

Феликс выдвигает на середину рабочей комнаты трехногую табуретку, забирается на нее, тянется к потолочному крюку, но не достает.

– Здесь должна висеть лампа. Та, которую папа отнес в подвал. Останься она здесь, Кекконен никогда бы не ранил тебя папиным ножом… ты же чуть не умер.

– Да ведь ничего не случилось, Феликс. Я их побил. Обоих.

– Хорошо уже никогда не будет. Никогда! Слышишь?

Феликс пробует еще раз, стоит посредине табуретки, на цыпочках, руки трясутся, на сей раз пальцы дотягиваются чуть выше, касаются крюка, только вот снять грушу он не может. Садится на табуретку, кусает губы, как обычно, когда плачет и не хочет, чтобы кто-нибудь заметил.

– Ты расстроен?

Ему семь лет. Когда тебе всего-навсего семь, ты никак не можешь снять этот чертов матрас с потолочного крюка.

– Нет…

Решительное, хоть и сдавленное “нет”.

– Я же слышу.

– Дело не во мне. А в этом дурацком матрасе. И дурацком крюке.

Феликс встает, дергает матрас, снова и снова, пока не обессиливает. А потом смотрит, как Лео приподнимает матрас вверх, к потолку, в конце концов петля соскальзывает с крюка, и матрас падает на пол. Потом Феликс подает ему лампу, и Лео с первой попытки подвешивает ее.

Они выходят из комнаты, и так-то самой маленькой в квартире, а теперь и вовсе крошечной, слишком крошечной, чтобы снова туда заходить.

У Винсента комната побольше. Они усаживаются по углам ковра, изображающего город, смотрят, как младший братишка расставляет солдатиков, а затем бросает из каждой руки по теннисному мячу, две бомбы одновременно.

Так они сидят довольно долго и вдруг слышат звуки, которые, как им известно, доносятся с улицы, сквозь стены, – ту-ту-ту-ту-ту , потом опять – туту-ту-ту-ту и опять – ту-ту-ту-ту-ту .

– Идите сюда! – Винсент бросает шеренги своих солдатиков и, забыв о бомбежке, бежит к окну, взбирается на ящик “Лего”. – Лео! Феликс! Идите сюда!

Они стоят по обе стороны от младшего братишки, смотрят в окно. Голубой фургончик с мороженым, так громко гудящий, останавливается у второго подъезда, где живет Яспер (это его папаша кидает с балкона презервативы, и они, зацепившись за дерево, болтаются на ветках, как белые листья), потом у четвертого, где живет Мари, которую Лео однажды чуть не поцеловал, потом у шестого, где живет турецкая семья, Фарук, Эмре и Бекир, потом опять гудит и направляется к их подъезду, где и будет стоять, пока собираются покупатели.

– Мальчишки!

Идиотское гудение. Потому они и не слыхали тяжелых шагов в коридоре.