Андерс Рослунд - Сделано в Швеции

Бумага стабилизирована. Отлично. Продолжим. Он протянул миску Феликсу, который стоял ближе всех.

– Я тут не затем, чтобы развешивать деньги. И Винсент тоже. Потому что мы больше не участвуем.

Лео протянул миску Винсенту, но и тот покачал головой, как Феликс.

– Как не участвуете?

– Не участвуем. Вообще, – сказал Феликс.

– О чем ты толкуешь?

– Когда мы грабили первый раз, я был на холме. И фактически чуть ли не впервые держал в руках оружие. Лежал там, когда вы проехали в инкассаторской машине, и целился в автомобиль, который шел за вами. Чуть не выстрелил в двух мужиков, которые случайно ехали не в том направлении.

– Но ведь не выстрелил.

– А последний раз… стоял, высунувшись из люка с этим чертовым пулеметом в руках! Средь бела дня! Каждый мог меня видеть. Я был готов пристрелить каждого на моем пути.

– Но не пристрелил.

– А Винсент? Наш младший брат. Он ведь едва не застрелил пожилую женщину, которой просто требовалась помощь! Наш младший брат!

– Он не стрелял.

– Я. Винсент. Мы оба на пределе. А когда ты на пределе, следующий шаг… и ты его преступишь. Если б полицейским вздумалось как следует глянуть за тюки и они нашли там вас… ты понимаешь?

– Феликс, посмотри на меня. Повторяй за мной. Они не заглянули.

– Нашей удаче пришел конец. В следующий раз, черт… пуля долго ждала своего часа. И теперь достанет, Лео. Их. Или нас.

Лео все еще держал в руке четыре мокрые купюры, но Винсент заступил ему дорогу.

– Лео, мы… то есть Феликс и я… мы уезжаем в Гётеборг.

Очень редко Винсент смотрел на него вот так.

– Мы сняли квартиру.

Он ждал продолжения, но заговорил Феликс.

– Ты поехал в Стокгольм на машине. Винсент – поездом, с этим болваном, о котором мы с тобой потолкуем позднее, что бы ты ни говорил, Винсент. Я летел самолетом из Ландветтера. Только я поменял билет. В “Гётеборге постен” было несколько объявлений насчет жилья. Чертовски дорого и предоплата за три месяца, зато в центре. Трехкомнатная квартира. Каждому по комнате.

На ботинках Лео образовалась лужа, стекала на пол. Он подвесил последние четыре купюры.

– Плевать я хотел, сколько там комнат. – Подвешивая банкноты, он мог повернуться к ним спиной. – И какого черта вы намерены делать в Гётеборге?

– Учиться. Я пойду в Чалмерс. А Винсент закончит гимназию.

– Да ладно тебе…

– В эти выходные. Мы уезжаем.

– Да? Оба? Всерьез? Не-ет, вы шутите!

– Отнюдь. Так что теперь можешь сделать то, что собирался.

– А что я собирался?

– Продать оружие. Ты говорил, что продашь его, когда мы поставим точку. Так что отделайся от этого барахла, и у тебя будут деньжата, то есть все в шоколаде.

– Но мы же хотели сделать все сообща! Как последний штрих!

– Теперь уже нет.

– За спиной у меня… орудуете? Так, да? Мы же доверяем друг другу. Всегда все друг другу говорим? А вы обстряпываете все втихаря, молчком, тихой сапой. И потом ставите меня перед фактом! Когда я не могу… когда у меня вообще нет ни шанса.

Винсент смотрел в пол.

– Ты бы… нам помешал. Переубедил нас.

– Помешал?

– Да.

– Помешал ? Что ж, раз так., давайте, вперед. Втихаря, у меня за спиной! Чего стоите? Небось много чего надо собрать, верно? А мне еще миллион отмывать.

Новые пачки денег. Пятидесяти- и двадцатикроновые купюры. Он не слышал, как братья ушли.

В левой руке у Аннели был телефон, в правой – сигарета. Так приятно стоять на улице и разговаривать, лицо согрето солнцем, а если прислониться к стене, то и ветер не достанет. Только вот потом гулкая, гложущая пустота. Каждый раз, когда он вешал трубку.

Ей ужасно его не хватало.

Она глубоко затянулась и задержала дым, заполняя пустоту, тогда хотя бы отчасти возвращалось спокойствие, она понимала, все будет хорошо, надо лишь подождать. Как в самый первый день. Хрупкая кислородная трубка на больничной стене рассыпалась, когда акушерка потянула за нее, после чего этой чужой женщине пришлось мчаться по больничному коридору с ее сыном на руках – он не дышал, в легких еще была вода, – и несколько кошмарных минут Аннели думала, что мальчик умер. Она и тогда курила, на больничном балконе, у гигантской пепельницы, забитой сотнями окурков.

Поэтому акушерка разыскала ее на балконе. Себастиан впервые закричал, сделал первый вдох, вода вышла из легких. Вечером он лежал рядом с ней в пластиковом кувезе с кислородом, а она смотрела на него, уверенная, что и он смотрит на нее.