Александр Цзи - Враг из тьмы. Мистический триллер

Залаяла собака. Спустя минуту из дома вышел мужчина в непроницаемо черных очках, с растрепанными пепельными волосами, одетый в растянутый свитер грубой вязки и потертых джинсах с вытянутыми коленями. Руки и подбородок его были вымазаны чем-то красным, и я на миг представил, что он только что ел сырое кровавое мясо, как зомби из фильма…

– Кузя! – прикрикнул он на пса, и тот, умолкнув, залез в будку. – Кто там?

– Здравствуйте! – заговорил своим гнусавым голосом сержант. – Мы от Константина Викторовича Валова, он вам звонил.

– Ах да! – вспомнил Дробышев, улыбнувшись. Он стоял по другую сторону забора совсем рядом, и я убедился, что красное вещество на его лице и руках – не кровь, а скорее краска. – Да, конечно. Я понимаю, любые показания могут быть полезны. Я постоянно слушаю радио об этих ужасных нападениях. Хотя толку от меня будет мало: я почти ничего не помню… Сколько вас?

Опередив Никольского, я ответил:

– Трое. Меня зовут Евгений Гардер, рядом со мной Юрий Никольский и Лира Станкевич.

Почему-то мне хотелось, чтобы Дробышев ясно представлял ситуацию. Меньше всего я желал бы держать его в неведении, пользуясь слепотой. Я еле удержался от того, чтобы не начать описывать нас всех.

– У всех троих красивые фамилии, – неожиданно отметил Дробышев, вновь слегка улыбаясь. – А у девушки – имя тоже. Мне как-то неудобно называть свою вполне обычную фамилию… Я – Павел Дробышев.

– Очень приятно, – заговорила Лира. Кажется, она также хотела проявить себя, чтобы Павел услышал ее голос.

Дробышев чуть повернул к ней голову.

– Взаимно, – ответил он. – Заходите. Калитка открыта.

Он повернулся и уверенно зашагал к дому, не пользуясь тросточкой и не держась за стены. Мы проследовали за ним на веранду, оттуда – в гостиную, которую, судя по всему, переоборудовали в нечто вроде мастерской. У окна стоял небольшой диван, накрытый старой, испачканной красками простыней, у противоположной стены находился мольберт, на застеленном газетами полу валялись выдавленные тюбики масляных красок. Возле дивана притулились табуретки – четыре штуки.

Я удивленно замер на пороге. Лира тоже была поражена тем, что слепой каким-то образом ухитряется писать картины. Только Никольский не был удивлен – то ли был в курсе, то ли не умел выражать эмоции.

– Я помню, где что находится, поэтому легко ориентируюсь, – сообщил Дробышев.

– Вы молодец, – вырвалось у меня. – Быстро адаптировались.

Дробышев усмехнулся.

– Жить можно и без некоторых частей тела, – сказал он с легкой горечью в голосе. – В сущности, у меня не было выбора.

Выбор-то был, подумал я, он мог лежать и плакаться на судьбу. Или тупо забухать. Или покончить с собой… Дробышев выбрал другое.

Павел вдруг снял очки и потер переносицу. Лира не удержала испуганный вскрик.

Зрелище было неприятное. Веки у него запали, потемнели и не скрывали черно-розовую изнанку пустых глазных орбит. Вкупе с красной краской на подбородке черные дыры вместо глаз производили страшное впечатление и делали Дробышева еще более похожим на ожившего мертвеца.

– Простите, если напугал, – сказал он, водружая очки на место. – Когда я один дома, хожу без очков. Одеваю только при гостях, но периодически забываю, что я теперь не такой красавчик, как прежде… Я выписался из больницы всего три недели назад, мне предлагали пластику, а я думаю, на черта мне она? Сам не вижу это безобразие – и ладно. Кстати, присаживайтесь, там есть табуретки. На диване обычно я отдыхаю, но там все измазано красками…

Он усмехнулся, а Лира поспешно сказала:

– Это вы простите, Павел… Вы… вы до сих пор рисуете?

– Пишу, – поправил Дробышев. – Да, я до сих пор пишу картины. Хотя это скорее способ заработка на жизнь – я зарабатываю на своей слепоте. Есть художники, рисующие носом, ногами, грудями, членом и прочими частями тела. Картины как правило посредственны, но необычный способ их создания привлекает аудиторию. Чем хуже слепой художник? Мне надо на что-то жить, а пенсии по инвалидности не хватает. Картины слепого художника, жертвы маньяка, разлетаются на ура. К тому же, мне есть, чем заняться. Вы еще не сели? Садитесь, прошу.

Мы гуськом пересекли комнату и уселись на табуретки. Мольберт стоял к нам задом, и картину было не разглядеть. Любопытно, как он пишет картины вслепую?

– Вера, моя сестра, помогает с ориентирами, – продолжил Дробышев, разворачивая к нам мольберт. – А дальше уже я сам…

К мольберту крепился холст, в который во многих местах были вбиты маленькие гвоздики – ориентиры. Демонстрируя свой метод работы, Дробышев взял в одну руку кисть, другой нащупал гвоздики и нанес несколько резких штрихов. На первый взгляд картина выглядела как мешанина серых, желтых и синих полос, но, прищурившись, я обнаружил, что на картине изображена обнаженная женщина в позе эмбриона на фоне космоса. Сразу становилось ясно, что картина показывает рождение некоего космического человека, как в фильме «2001: Космическая одиссея». Я был потрясен.