Лариса Бутырина - Априори Life

Игорь по-прежнему не отвечал. Уже которые сутки. Я подолгу могла слушать в трубке бесчувственный голос о том, что абонент not available now, покачиваясь на краю кровати где-то далеко под утро, снова и снова набирая его номер. Я не закрывала страницу социального сайта, на котором он как-то показал мне свой профайл, (естественно, без фото и личностных данных), демонстрируя при этом и себе, и другим свою чрезмерную занятость на этом сервере. Действительно, ведь здесь столько всего необходимого и важного, и все исключительно по делам. Да и сообщений скопилось море… столько дел. Столько!

Раньше, правда, я справлялась менее чем за час, когда сообщения в этих информационных помойках действительно скапливались изрядно, теперь и полдня мне хватало с трудом. Почему он не отвечает? Но проверять на его странице последнее время визита – это же лишнее палево. А показывать свой повышенный интерес – это же никак неприемлемо. Зато подолгу пялиться на увеличенное фото аватарки – это нормально. Это в порядке вещей! Умница, конспиратор!

Да, он в какой-то степени свинья, да, он просто оттолкнул и исчез, не сочтя нужным что-либо объяснить, перечеркивая тем самым всю значимость того, что между вами было. Да и было ли? Вполне вероятно, что все те сплетни, что доходили до моих ушей, в чем-то и являлись правдой, и все, что я сама себе надумала под воздействием обострившихся чувств, далеко таковым не являлось и просто закрыло мне глаза на реальную действительность. Только какой это теперь уже имело смысл? Факт оставался фактом – он не искал со мной связи. А теперь быстренько закрываем ноутбук и сваливаем делать что-то полезное. Пойти спать, например. Или хотя бы погасить непонятно для кого надрывающийся все это время MTV с каким-то бессмысленным хит-парадом. Сделать хоть что-нибудь, только не думать больше. Ведь все решения, которые мы принимаем после двух часов ночи, – это неправильные решения. Потому что алкоголь, может, где-то и Dolce & Gabbana, так как якобы в меру, но явно не сегодня и не в моем случае. И пусть ноющее сердце в ряде случаев действительно имеет тонкий привкус текилы, такой солоновато-кислый, выжатый и растертый до цедры, зато наутро от него остается устойчивый запах перегара, а вместо головы – правильная форма куба. И не ной потом, что совладать с собою становится с каждым разом все сложнее и все непременно валится из рук. Алкоголь выветривается – пустота остается, и никуда ты от этого не денешься…

В один из таких моментов мне показалось, что я не люблю Москву. Город-герой, город-мечта, но чувства остывали. В ней стало как-то слишком много негатива для меня. Порой, казалось, она просто задыхалась в нем. Он шел отовсюду: пробки, переполненные вагоны метро, раскаленные офисные здания, тротуары, торговые ряды, очереди даже за среднедоступными развлечениями, заведения общепита… Он был везде и передавался с ошеломляющей скоростью, ведь его разносчиков с каждым днем становилось все больше. Каждый прибывал в этот город в поисках лучшей красивой жизни, но, не найдя таковой, обвинял в том лишь других – всех. Сам город также входил в это число. И с каждым днем таковых становилось все больше, каждый приезжающий на перроны московских вокзалов поезд дальнего и не очень следования ежедневно вываливал десятки и сотни «будущих коренных москвичей» вместе с их пыльными пожитками прямо в недра этого уставшего города. Как в свое время сделала и я…

Только ночами она еще оживала. Могла вздохнуть хоть чуть глубже, спокойнее; окунуться в канал, облиться дождем или просто полюбоваться своими огнями, осветить ими центральную улицу и встретить рассвет на мосту с видом на Садовое. Пока еще свежо, пока еще источники негатива не зарядили свои аккумуляторы, а сонно выползали на ее обновленные улицы.

Я стала прятаться от них вместе с ней. Особенно после переизбытка ненужной информации и гнилой энергетики скопления масс. Я забиралась на максимально допустимую высоту Lotte Plaza или City Space и наблюдала за ней, за ее дыханием, за тем, как потягиваются сбитые судорогой ее дороги, как вздымаются диафрагмы высоток, как встряхиваются конечности панельных домов. Я вздыхала вместе с ней и поднимала чашку немного остывшего кофе, а иногда, возможно, чего-то покрепче, за ее здоровье, за ее силу и понимание, которое, возникшее между нами однажды, крепчало теперь с каждой ночью.

Я подолгу могла смотреть, как капли мелкого дождя лениво сползают по склону витражных стекол ее кофеен на мокрые машины, выстроившиеся в ряд где-нибудь в укромных местах обочин. Вслушиваться в шелестящее похрустывание шипованной резины по голому изможденному асфальту из приоткрытого окна.