Мишель Демион - Последняя Тайна Поля Гогена

У матери Гвен я был около одиннадцати вечера. Над городом моросил противный мелкий дождь. Повышенная влажность туманом легла над местностью, сквозь него бледным ореолом проглядывал уличный фонарь. В саду крупные капли, скопившиеся на ветвях, громко падали на цементные дорожки, напоминая беспорядочную барабанную дробь. Черные тени деревьев танцевали в обнимку с порывами ветра. Сквозь ставни первого этажа просачивалась полоска света. К счастью, ворота сада были открыты, по ограждению текли струи дождя.

Я нажал на электрический звонок. В доме послышались шаги и звуки перепалки шёпотом. Затем женский голос спросил агрессивно:

– Это кто? Меня в это время не беспокоят. Пошёл бы ты куда подальше!

Затем она обратилась к кому-то в доме:

– Ты оставил калитку открытой?

– Угу и что? – проворчал другой.

В свою очередь я более настойчиво нажал на звонок.

– Я говорила вам, чтобы вы больше не появлялись!

– Это Франк. Я провёл целый день в поисках, у меня есть сведения о вашей дочери. Мне нужно поговорить с вами.

Дверь немного приоткрылась, ограниченная цепочкой.

– Что вы ещё от меня хотите?

– Я узнал, что ваша дочь уехала найти биологического отца. Где он сейчас?

– Вам то какое дело?

– Почему вы не сказали, что Шнебель не её отец?

– Потому что Шнебель – говнюк, всё гребёт под себя.

В дверном проёме я увидел лицо без макияжа. Глубокие морщины отяжеляли её некогда красивые зелёные глаза. Пряди волос, спадавшие на лоб, были в беспорядке, напоминая медузу. Вдруг она наклонила подбородок, и волна светловолосой копной накрыло ей лицо.

– Её настоящий отец, если конечно, это был он; в то время я любила многих мужчин. Все они дерьмо, никогда не знаешь, где их искать, никаких новостей. Он предан тебе в постели, а потом его тянет на край света за приключениями. Он вечно был переполнен бредовыми идеями разбогатеть в два-три прыжка, как Крез, чтобы стать баснословным богачом.

Она все ещё оставалась за дверью. Дверная цепочка врезалась ей в шею, когда она наклонилась, раздвигая упавшие на лицо волосы, чтобы получше меня разглядеть.

– Вы не хотите мне открыть?

– Конечно, нет. Впрочем, я не одна!

– Дайте мне хотя бы его адрес. Как его имя?

– Я уже давно о нём ничего не знаю. Он успел поменять тысячи адресов. Последнее, что я помню, это были Антильские острова. Его зовут Жерар Гегуан. И убирайтесь отсюда, иначе я вызову копов.

Она грубо захлопнула дверь перед моим носом.

– Если ваша дочь вас не интересует, – крикнул я, теряя хладнокровие, – грош вам цена, как матери.

Приглушённый голос из дома был адресован уже не мне:

– Моя дочь не должна поступать как я, чтобы вылезти из дерьма.

Я понял, что настаивать бесполезно и развернулся, чтобы покинуть дом. В тёмном саду деревья обливались дождём. Свет уличного фонаря в конце тупика, казалось, танцевал в ночи последний раунд смерти. Вот так мне было тоскливо на душе. Этот пресловутый материнский инстинкт, похоже, разделяют не все. На островах Тихого Океана есть женщины, отдающие своих новорождённых на воспитание другим людям, кто воспитает их лучше. Эта практика до сих пор существует во Французской Полинезии. Таким образом, есть матери, которым глубоко наплевать на этот инстинкт. Пережёвывая эти черные мысли, я сел в машину.

Если ворота у Шнебеля были закрыты, то наверху в гостиной горел свет. Прямо перед капотом моей машины ворота по невидимым рельсам раздвинулись, впустив меня вовнутрь, словно по волшебству. Он встречал меня у входа.

– Я узнал вашу машину и сразу открыл ворота. В любом случае я не спал.

Он взял меня под локоть, подталкивая вперёд.

– Проходите.

Усевшись в кресло, я рассмотрел его более внимательно. Его лицо резко состарилось за эти дни. Пепельного цвета глаза приуныли и покраснели. Бледное лицо как-то сморщилось и ожесточилось, и больше напоминало гипсовое изваяние.

– Итак, полиция ничего не нашла, – пробурчал он.

Повсюду пустые и наполовину наполненные стаканы, даже один стоял на клавиатуре пианино. Я вообразил диалоги на повышенных тонах, которые звучали здесь постоянно. Крики и проклятия эхом проносились сквозь молчаливые стены дома. Только картины, как окна в мир прекрасного, где ничто не может нарушить спокойствие, умиротворяли интерьер. Салон в этот вечер был пропитан парами алкоголя. Перехватив мой взгляд, он пробурчал:

– Я много выпил сегодня.

– Моя бабушка говорила: «Я пью, чтобы утопить свои печали, к сожалению, мои печали умеют плавать. Это не помогает». Почему вы скрыли, что Гвен вам неродная дочь?