Сен Сейно Весто - Щепоть зеркального блеска на стакан ночи. Дилогия. Книга первая

По большей части глядя все-таки в его сторону, явно и справедливо предполагая именно отсюда возможные неприятности, бросая взгляд вначале непосредственно перед собой, на узенькую планочку заградительного ограждения подставки и на побитую вкруг всего этого поверхность полировки, говоривший затем уже естественно и как бы мимолетно опускал глаза на стандартные листки бумаги, сокрытые от досужих взоров под локтем, чтобы потом вновь непринужденно и чуточку рассеянно, невзначай, обратиться глазами теперь уже к завесам на окнах.

Он с многозначительным опозданием отправлял в том же направлении лицо профессионального умницы – сдержанное, понимающее, в меру собранное в неподкупные складки и щели – и снова в глубокой задумчивости возвращал себя к внемлющей аудитории. Докладчик прилагал заметные усилия с намерением как-то оживить читаемое, повышением интонации и ужесточением вопросительной нагрузки, нечеловеческую наукообразную стилистику: хрипло и с расстановкой, не переставая ковырять пальчиком несущую плоскость опоры, поворачивая голову к дверям, глядя ему прямо в глаза пристально и вдумчиво, при этом успевая словно бы случайно, легко и неожиданно для самого себя перевернуть под собой страничку и обратиться в этот момент уже скорее ко всему присутствию в целом…

Он вынул руку из кармана и остановился.

Справа в темном дверном проеме тут же поднялась с угрожающей поспешностью встревоженная заспанная морда ненормально большого волкодава. Что там особенного позади – было не разобрать, но выше различалось что-то вроде партера, а еще выше – транспарант. Стыдливо вывернутое наизнанку, полотно оставалось непроницаемым. Прямо, из глубокой темноты по коридору дальше было отчетливо попрошено угостить сигареткой. Стараясь не делать резких движений, он двинулся мимо. Чье-то утро заглядывает в двери унылых душ, предупредили позади. Утро нерешительно. Будьте бдительны.

Тяжелый казематно-подвальный дух и тишину сменило предчувствие чего-то неизбежного. Бетонный потолок стал ниже. За дверью слева вдруг что-то упало, с грохотом покатилось, там задвигались, шумно и весело, суетясь, осыпая многовесно и дрябло шрапнелью суматошных отзвуков мегатонные угрюмые члены монастырских сводов, дверь на секунду приоткрылась, и показался встрепанный полуголый отрок в брезентовом фартуке. Отрок прижимался щекой к холодным камням пола молча и терпеливо, со взглядом стойким, даже упрямым, заранее готовым к любому следующему повороту событий. Этот непреклонный взгляд устремлялся вдоль щербатой поверхности порога, забрызганного чем-то свежим, за дверь. Дверь, скрежеща, вновь сошлась с железом стены, и за ней тотчас учащенно задышали, бормоча торопливо и сдавленно, по нарастающей, шурша, ненадолго прерываясь – и тогда начинали греметь инструментом. Дверь распахнулась снова, и оттуда незамедлительно катапультировался, чуть не к самому полу прижимаясь тщедушными ключицами, взъерошенный отрок. Явно опасаясь не успеть, он сразу же поспешил взять хороший разбег, в конце концов слившись с темнотой. Послышался железный лай и лязганье разлетающейся по полу тары.

В ту же минуту мимо двери, раскачивая поясницами и наступая друг другу на пятки, в том же направлении с топотом понесли какой-то стандартный, удлиненной формы и, как это сейчас виделось, мало приспособленный к оживленной транспортировке цинковый контейнер. Какое-то время из-за поворота еще доносился рабочий гвалт, кашель и дробный стук тяжелой походной обуви, затем все стихло.

В безлюдный коридор вышел, дыша, взмокший и заметно расстроенный широкогрудый мужчина с папироской в зубах, в просторном брезентовом фартуке на голое матерое тело. Сжимая в темных грубых ладонях коробку спичек и потея, мужчина ссутулился, прикуривая с порога, помахал, разгоняя дым, кистью у бедра и задумался. Из-под налитой напряжением крепкой мужественной руки к полу ушла пара натруженных капель. С-сука, сквозь зубы произнес вышедший, остывая. Естествоиспытатель… Мужчина сильно затянулся, опустив глаза. Паскуда. Ученью надобны терпеливые и усидчивые, говорит… Что мыслишь, говорю, м-мать, неученье ли? Тьма, говорит. Верно, говорю, ученье свет…

Он затянулся еще раз, посмотрел на папироску, поправляя седой кончик мизинцем, и поднял к собеседнику доверительное открытое лицо,