Робин Слоун - Круглосуточный книжный мистера Пенумбры

Мануций тут же распознал в нем талант. Еще он говорит, что распознал его дух: увидел, что Герритзун тоже искатель по своей природе. Поэтому он принял новичка на работу, и они много лет трудились вместе. И стали лучшими друзьями. Мануций никому так не доверял, как Герритзуну, а Герритзун никого так не уважал, как Мануция.

СЛАЙД 6

И вот наконец, через несколько десятилетий, создав новую индустрию и напечатав сотни книг, которые мы поныне считаем прекраснейшими в истории, оба наших героя состарились. И решили вместе осуществить грандиозный заключительный проект, в который вложат весь свой опыт и все свои знания, чтобы передать потомкам.

Мануций написал свой codex vitae, и в нем был откровенен: рассказал, как на самом деле шли дела в Венеции. Рассказал про сомнительные сделки, которые заключал ради исключительного права на издание классиков; рассказал, как все конкуренты объединились, чтобы его свалить; рассказал, как в итоге сам свалил кое-кого из них. Именно потому, что он все так честно рассказал, этот труд, будь он напечатан сразу, нанес бы ущерб делу, которое Альд передавал сыну, и Мануций решил зашифровать текст. Но как?

В это время Герритзун как раз вырезал шрифт, свой самый лучший — небывалый новый дизайн, который обеспечит типографию Мануция и после смерти ее основателя. Он попал в яблочко: эти контуры носят сейчас его имя. Но, вырезая этот шрифт, Гриффо сделал нечто неожиданное.

Альд Мануций умер в 1515 году, оставив довольно откровенные мемуары. И в этот момент, согласно легенде Неразрывного Каптала, Мануций доверил Герритзуну ключ к шифру, которым эта книга записана. Но за минувшие пять веков при переводе кое-что потерялось.

Герритзун не получал ключа. Герритзун и есть ключ.

СЛАЙД 7

Вот фотография одного из пуансонов: литеры «икс».

Она же крупным планом. И еще крупнее.

Вот она через увеличительное стекло моего друга Мэта. Видите крохотные зазубрины по краям буквы? Похожи на зубцы шестерни, правда? Или на зубцы ключа.

(Раздается хриплый сдавленный вскрик. Это Тиндэлл. На волнение с его стороны всегда можно рассчитывать.)

Эти зазубринки появились не сами по себе, и их расположение не случайно. Они есть на всех литерах и на всех отливках, сделанных с этой матрицы, и на всех знаках шрифта Gerritszoon, когда-либо выпущенных. Смотрите, чтобы это вычислить, мне пришлось съездить в Неваду: я все понял, только услышав на пленке голос Кларка Моффата. Но если бы я знал, что искать, то просто мог бы открыть ноут, написать несколько слов шрифтом Gerritszoon и увеличить до 3000 процентов. В цифровой версии шрифта зарубки тоже есть. В библиотеке Неразрывного Каптала не смеют пользоваться компьютерами… но наверху, в компании Festina Lente применяют довольно мощные процессоры.

Это и есть код, он перед вами. Эти вот крошечные зарубки.

Никому за всю пятивековую историю братства не пришло в голову приглядеться к ним получше. И никому из гугловских дешифровщиков. Мы разбирали оцифрованный текст, записанный совсем другим шрифтом. Изучали последовательность знаков, а не их форму.

Код одновременно сложный и простой. Сложный потому, что прописная F отличается от строчной f. Потому, что лигатура ff это не просто две строчных f — это совершенно другой знак. Меняющихся глифов в шрифте Gerritszoon множество: три P , две C , поистине эпическое Q — и все они означают что-то свое. Чтобы проникнуть в этот код, нужно мыслить типографически.

Но после этого все становится просто, потому что остается только перечесть зарубки, что я и сделал: внимательно, с увеличительным стеклом, за кухонным столом, без всяких мега-серверов. Это код того типа, про который узнаешь в детских книжках: цифра соответствует букве. Простая замена, и расшифровка codex vitae Мануция не составит никакого труда.

СЛАЙД 8

Но можно сделать еще кое-что. Если разложить пуансоны по порядку — как они лежали в пятнадцатом веке в типографской наборной кассе, — сложится другое послание. Оно исходит от самого Гриффо Герритзуна. Его последние слова, обращенные к миру, пять веков таились от нас на самом виду.

В нем нет никакой жути, никакой мистики. Это просто письмо человека, который жил задолго до нас. Но есть и жутковатая деталь: оглянитесь вокруг. (Все оглядываются. Лапен выгибает шею. Она, похоже, встревожилась.) Видите ярлыки на полках — написано «История», «Антропология» и «Паранормальная подростковая романтика»? Я это заметил раньше: все эти ярлыки напечатаны шрифтом Gerritszoon.