И действительно, превратилась в богиню и была изумительно хороша – и недоступна в своем белом прозрачном платье, сшитом по тогдашней моде в древнегреческом стиле, сквозь которое светилось ее легкое гибкое тело.
– Превесело, – удивленно произнес он и добавил насмешливо: – Не в коня корм.
– О ком вы, граф? – настороженно спросила Жаннет и прикусила свою нижнюю губку.
– О себе, – ответил он печально. – Впрочем, – продолжил серьезно, – я к вам, Жаннет, по делу.
– Я слушаю вас, Мефодий Кириллович, – сказала она без жеманства. – Да вы присаживайтесь, – усадила его в кресло и села напротив. – Я вас очень внимательно слушаю – и буду рада, если смогу вам помочь. – И ее ясные глаза засветились, как синее безоблачное и бездонное небо.
– Я надеюсь, – улыбнулся граф насмешливо, – поможете не так, как в одна тысяча восемьсот шестом году помогли. Тогда вы таких мне выдропужских кружев наплели, что я до сих пор их превесело вспоминаю.
– Не я одна вам их плела, граф, – улыбнулась в ответ Жаннет.
– Но первой «кружевницей» все-таки вы, милая Жаннет, были! Ну и… Павел Петрович, разумеется, – добавил вкрадчиво. – По его рисунку вы все эти узоры выводили. – И добавил не без лукавства: – Насилу в них разобрался – и распустил.
Да, выдропужские «кружева», откровенно говоря, были «превеселые». И распустил их граф весьма и весьма мудро, когда ему «наскучило» их «милое» и вздорное «плетение» – и прочее, и прочее, и прочее.
Лгали все! Но, что удивительно, дудели, как говорится, в одну дуду – и разобраться в этом было невозможно. Это было выше его человеческих сил. Его даже пытались обольстить. Жаннет и пыталась. А ревнивец Бутурлин чуть на дуэль не вызвал.
А как его на воздушном шаре катали? Ах, как его катали!
И там, на высоте птичьей, потребовали от него принять этот шар в качестве вещественного доказательства их невинности в деле о двадцати пяти погибших фельдъегерях. А когда он отказался наотрез принять его и в качестве доказательства – и в другом качестве, чуть на землю с него не сбросили. И это переполнило чашу его терпения. И он учинил Жаннет, а потом всем остальным, свой последний допрос.
– Милая Жаннет, – заявил он ей твердо и строго, – неужели вы не понимаете, что я хочу всем вам помочь, а вы путаете себя и следствие? И не могу же я бесконечно выслушивать все ваши глупости, – продолжил устало, – что некто Пушкин Александр устроил все это. Я навел справки. Этому Пушкину отроду семь лет. А по вашим словам… он волочился за всеми вами, играл в карты, чуть ли не стрелялся с драгунским ротмистром Марковым из-за моей племянницы Катишь, даже тайно с ней обвенчался! 6 6 См. мой первый эпиграф к этой главе.
И все эти небылицы лишь для того, чтобы покрыть убийц.
– Не верите? – неподдельно возмутилась Жаннет и капризно топнула ножкой, проговорила насмешливо: – Так придумайте сами, кто убил фельдъегерей! – И засмеялась: – А мы это все подтвердим своими показаниями. Но, чур, чтоб никто не был виноват. – И добавила серьезно: – А про Пушкина зря не верите. Все истинная правда. Но он, конечно, их не убивал. Вы здесь правы.
– А я ведь знаю, кто убил тех фельдъегерей! – заявил вдруг граф. – И знаю, почему они это сделали. И знаю, почему вы все их выгораживаете. И не бойтесь, я вас не выдам. Грех на душу не приму. Их не вернешь, а вам жить и жить. И я придумал, как всем вам выкрутиться.
– Правда? – изумилась Жаннет.
– Правда, – заверил он ее. – Я и с Павлом Петровичем это обговорил. И надеюсь, что вы, милая Жаннет, дадите слово, что это останется между нами. И никто никогда…
– Я даю вам это слово, милый граф! И, право, я бы тотчас изменила Бутурлину с вами, если бы вы не были влюблены в Мари, как и он. Я верно поняла вас? Нет?
– Превесело вы меня поняли, Жаннет, – улыбнулся граф Большов. – Превесело. – И на этих словах следствие об убитых двадцати пяти фельдъегерях он закрыл.
Все списали на сгоревшего зимой в своем доме корнета Ноздрева.
Думаю, вы сейчас недоуменно пожали плечами. С чего бы это граф таким добреньким оказался? Поди, подмазали его?
Нет, не подмазали. Но, конечно, свой интерес у него в этом деле был. И тогда об этом говорили, что не будь его племянница Катишь замешана в эту историю, он, может, по-другому все повернул. Разговор этот до государя императора Павла I дошел – и пришлось графу ответ держать. И сразу скажу вам, три часа они беседовали. А потом государь велел позвать к себе Павла Петровича. И через десять минут Павел Петрович вышел из кабинета государя камергером. А вскоре ведомство то возглавил. И Мефодия Кирилловича государь алмазной звездой отметил и табакерку подарил, ту самую, которой якобы висок императору проломили. Выдумают же несуразное?! Впрочем, об этой табакерке мы еще поговорим, а сейчас вернемся в гостиную.
Читать дальше