Лиз Дженсен - Девятая жизнь Луи Дракса

– Да, конечно, – кивнул Ги, делая очередную затяжку. Он выдохнул дым и сощурился в облаке.

– В общем, по версии мадам Дракс, у нее с Пьером возник спор по поводу воспитания сына. Ребенок все слышал. Потом родители начали ссориться, и вдруг Пьер потащил ребенка в машину, чтобы увезти в Париж.

– То есть похитить? – уточнила Жаклин.

– Выходит, что так. Мальчик понимает, что его хотят увезти, вырывается и бежит к ущелью. Отец бежит за сыном, хватает его, Луи упирается. Пьер Дракс впадает в бешенство и сталкивает ребенка вниз. Мадам Дракс утверждает, что это никак не могло быть случайностью. Мог быть аффект, но мы не исключаем и попытку убийства.

От этих слов у меня замерло сердце. Даже затошнило. Подумать невозможно. Я представил себе мадам Дракс, как она стоит на вершине горы, смотрит в пропасть и кричит. На миг я закрыл глаза.

– Если вдруг Луи начнет приходить в сознание… – сказала детектив.

– Пока это маловероятно, – перебил я. Слава богу, реплика Шарвийфор вырвала меня из малоприятного транса. – Прогнозы неутешительные.

– И все же, если ему станет лучше, нам нужно будет его допросить. Он может вспомнить какие-то важные детали.

– Может, и вспомнит, – ответил я. – Но не сразу. Кто-то теряет память полностью, к кому-то она возвращается лишь отчасти.

– Иногда и слава богу, – заметила Жаклин. – Это снимает психологическую травму, если она имела место. У нас лежит один мальчик, он пытался покончить с собой. И если он поправится, мы бы не желали ему полного восстановления памяти.

Детектив задумчиво кивнула. Ги Воден с любопытством смотрел на нее – наверное, гадал, сколько ей лет. На вид не старше моих дочерей, но, думаю, лет тридцать. Грубовата, но чувствуется профессионал.

– А что с историей его несчастных случаев? – поинтересовался я.

– Их довольно трудно отследить, – ответила детектив, затушив сигарету в пепельнице и сразу же потянувшись за другой. Меня так и подмывало прочитать ей лекцию об эмфиземе и раке легких – она обязана задушить эту привычку в зародыше. Не годится умирать такой молодой. – Психолог Луи считает, – продолжала Шарвийфор, – что мальчик мог травмировать себя сам, чтобы привлечь внимание взрослых. Но некоторые травмы слишком давние – Луи тогда был совсем мал. Может, он слышал печальные истории о своем младенчестве и его заклинило на повторении пройденного. Но не исключено, что травмы наносились кем-то из родителей, а может, обоими.

Шарвийфор замолкла, мы тоже. Жаклин сокрушенно покачала головой, Воден сердито хмыкнул. Нам даже думать не хотелось, что такое возможно. Я смотрел на детектива. Я слышал, что она сказала, но до той части мозга, которая отвечает за реакцию, слова не дошли. Мне требовалось время, чтобы переварить. Я вообще медленно соображаю.

– Раз мы исследуем вопрос о физических травмах, мадам Дракс тоже под подозрением. – Молчание. Меня слегка тошнило, словно воздух в комнате сгустился и давил на грудь. Воден ошарашенно тряс головой, Жаклин совсем приуныла. Я поднялся и открыл окно, впустив в кабинет далекие крики чаек и глухое гуденье трассы в низине. – Такова процедура, – пояснила Шарвийфор, затушила полсигареты следом за Воденом и встала. – В нашем деле важно все делать по протоколу. Как и в вашем, я думаю.

Детектив ушла, оставив нас в полной растерянности. Вообще-то я услышал про жизнь Луи больше, чем рассчитывал. Гораздо больше. Но о чем детектив умолчала?

Расстроенные, мы с Жаклин вернулись в палату. Мы не обсуждали состоявшийся разговор. Мы переключились на Изабель и приезд ее отца. Он любил дочь, это очевидно, однако виделся с ней все реже, наездами. Мать Изабель, переутомленная и задерганная, все время порывалась жаловаться на невнимательность бывшего мужа. Иногда мне казалось, что Изабель в коме прячется от родителей. Мне предстоял весьма деликатный разговор – но мсье Массеро, решили мы с Жаклин, гораздо разумнее, и лучше говорить с ним, а не с матерью – предложить ему, чтобы родители ради дочери изобразили хоть какое-то согласие.

Жаклин открыла двустворчатые окна, впустила ветерок в палату, и над кроватями парусом раздулись белые занавески. В палате шептались родственники. Я поздоровался с Джессикой Фавро, и Иветтой, сестрой Матильды Малхауз, затем представился быкоподобному здоровяку мсье Массеро – тот был растерян и подавлен больничной белизной. Он сидел подле Изабель и гладил ее по голове: темно-рыжие кудряшки девочки разметались по белой по-душке, будто распластанные листья экзотического папоротника.