Рут Уэйр - В темном-темном лесу

– Ой, ладно, все равно не получится изобразить, что я не лезу не в свое дело – потому что я именно лезу не в свое дело. Короче… он тебя случаем не бил?

– Чего?!

Вот такого я точно не ожидала.

– Ясно, значит, нет. Извини. Ли, честное слово…

– Я не Ли, я Нора!

– Извини! Извини, от Клэр подхватила… Это правда очень странно. То, как ты до сих пор переживаешь разрыв. Потому-то всем интересно, что там у вас…

– Всем?! Кому это – «всем»?

– Слушай, нам было по шестнадцать лет. Ты уехала из города, Джеймс остался буквально размазанный, жалкий, смотреть было больно. Конечно, слухи поползли.

– Господи…

Я уставилась в потолок. Тишину нарушало лишь странное, еле слышное шуршание снаружи – как шум дождя, только гораздо тише.

– То есть вы правда решили, что он меня бил?

– Ну да, – лаконично ответила Нина. – Это была самая популярная версия. Вторая – что он тебя чем-то заразил.

Господи… Бедный Джеймс. Несмотря ни на что, такого он не заслужил.

– Нет, – произнесла я наконец, – Джеймс Купер меня не бил. И ничем не заражал. Теперь ты знаешь и можешь смело удовлетворить любопытство всех, кто интересуется. Я хочу спать, спокойной ночи.

– Так что было-то? Почему вы расстались?

– Спокойной ночи.

Я отвернулась к окну. Нина у меня за спиной испустила раздраженный вздох. Снаружи по-прежнему доносился тихий шорох.

И я наконец заснула.

Голоса. Они звучат в коридоре, вползают в мои сны сквозь туман морфия, и мне вдруг кажется, что я снова в стеклянном доме и Клэр с Фло шепчутся за дверью моей комнаты, дрожащими руками сжимая ружье.

Надо было осмотреть дом…

Потом я открываю глаза и вспоминаю, где я.

Больница. Голоса в коридоре – это медсестры, санитарки, может, еще та женщина из полиции.

Я моргаю, пытаясь заставить усталый одурманенный мозг работать. Который час? Свет приглушен на ночь, но я понятия не имею, давно ли. Сейчас может быть девять вечера, а может – и четыре утра…

Я поворачиваю голову, ища телефон. Просыпаясь, я всегда первым делом смотрю время на телефоне, есть у меня такая привычка. Но на тумбочке у кровати пусто. Телефона нет.

В больничной сорочке, которая на мне надета, нет карманов, одежду у меня забрали.

Значит, телефон тоже.

Я обвожу глазами маленькую полутемную комнату. Отдельная палата. Странно, что меня положили не в общую – хотя, вероятно, там просто не было мест. Или в этой больнице в принципе только отдельные боксы…

Настенных часов нет, спросить не у кого. Если на мерцающем зелеными огоньками мониторе у меня над головой и предусмотрен индикатор времени, я его не вижу.

С минуту я раздумываю, не позвать ли женщину из полиции, сидящую за дверью. Спросить у нее, который час, где я, как сюда попала…

Она с кем-то разговаривает. Да, именно эти голоса меня и разбудили. Я болезненно сглатываю, с трудом поднимаю голову от подушки, собираясь крикнуть им. Однако слова застревают в горле, а сухой язык прилипает к небу, потому что сквозь толстое стекло я вдруг слышу:

– Господи, то есть это убийство?

Когда я проснулась, было тихое ясное утро. На соседней кровати негромко посапывала Нина. Некоторое время я лежала, потягиваясь и ругая себя за то, что не догадалась поставить на тумбочку стакан воды. Снаружи лес жил своей жизнью: чирикали птицы, поскрипывали деревья, хрустели веточки, а иногда раздавался непонятный звук, похожий на тихий хлопок, за которым следовало шуршание – словно падал на пол ворох бумаги.

Я посмотрела на телефон – шесть сорок восемь, сети по-прежнему нет, – потом накинула кофту и подошла к окну. И чуть не рассмеялась, отдернув штору. Всю ночь шел снег. Его выпало не так много, чтобы всерьез нас завалить, но достаточно, чтобы вся округа превратилась в картинку с викторианской рождественской открытки. Вот что за шорох я слышала ночью – это хлопья снега касались стекла. А всего-то и надо было – подойти к окну и посмотреть.

Небо сияло голубыми и розовыми сполохами, восходящее солнце подсвечивало персиковые облака, а внизу расстилался белый ковер, испещренный птичьими следами и сосновыми иголками.

У меня сразу зачесались пятки поскорее выйти и побежать.

Кроссовки на батарее покрывала корка грязи, зато, по крайней мере, они высохли, и легинсы тоже. Я натянула термобелье и шапку, решив обойтись без куртки. Даже в морозный день на бегу не холодно, лишь бы ветер не поднялся. Но пока воздух был неподвижен, ни одна веточка не колыхалась. Если снег и падал с сосновых лап, то не от ветра – лишь под собственной тяжестью.