Пола Хокинс - Девушка в поезде

Утро

Я знаю, что мне нужно сделать. Я думала над этим весь вчерашний день и сегодня ночью. Мне кажется, я вообще не спала. Скотт вернулся домой в жутком настроении: он хотел лишь поесть, трахнуться и тут же завалиться спать. Явно не лучший момент для такого разговора.

Я почти всю ночь пролежала с открытыми глазами возле его горячего и неспокойного тела и приняла решение. Я поступлю правильно. Я все сделаю правильно. Если я все сделаю правильно, то все будет хорошо. А если не будет, то не по моей вине. Я буду любить этого ребенка и выращу его, зная, что с самого начала поступила правильно. Ладно, пусть не с самого начала, но с момента, когда узнала, что это случится. Это мой долг перед малюткой и перед Либби. Это мой долг перед ней — на этот раз сделать все по-другому.

Я лежала и думала над словами моего наставника и над тем, кем я была: ребенком, мятежным подростком, беглянкой, шлюхой, любовницей, плохой матерью, плохой женой. Я не уверена, что смогу переделать себя в хорошую жену, но в хорошую мать — должна попытаться.

Разговор предстоит тяжелый. Наверное, это будет самым трудным, что мне приходилось делать в жизни, но я собираюсь сказать правду. Больше никакой лжи, никаких тайн, никаких побегов, ничего такого. Я собираюсь рассказать все начистоту, а там увидим. Если после этого он сможет меня любить, значит, так тому и быть.

Вечер

Я изо всех сил упираюсь рукой ему в грудь, но не могу дышать, и он намного сильнее меня. Он давит мне рукой на трахею, в глазах все плывет, в висках стучит кровь. Я прижата к стене, пытаюсь закричать, но не могу. Я судорожно цепляюсь за его футболку и сжимаю ее в кулаке. Он меня отпускает и отворачивается. Я соскальзываю по стене на пол кухни.

Я кашляю и отплевываюсь, по лицу текут слезы. Он стоит в нескольких футах от меня, и когда поворачивается, моя рука инстинктивно тянется к горлу, чтобы защитить его. Я вижу, как его лицо искажается от стыда, и хочу сказать, что все нормально. Я в порядке. Я открываю рот, но не могу произнести ни слова, и только бьюсь в новом приступе кашля. Боль просто невообразимая. Он что-то говорит, но я не слышу, как будто мы под водой: звуки глухие и смазанные и доносятся волнами. Я ничего не понимаю. Я думаю, что он просит прощения.

Я с трудом поднимаюсь на ноги, протискиваюсь мимо него, иду наверх в спальню и закрываюсь в ней на ключ. Я сажусь на кровать и жду, что он придет, но он не приходит. Тогда я поднимаюсь, вытаскиваю из-под кровати свой небольшой чемодан, подхожу к шкафу, чтобы собрать кое-какие вещи, и вижу себя в зеркале. Я подношу руку к лицу: она выглядит удивительно белой на фоне пунцовой кожи, багровых губ и налитых кровью глаз.

Я не могу прийти в себя от шока, потому что никогда раньше он так себя не вел. Однако считать это полной неожиданностью тоже нельзя. В глубине души я допускала, что такое возможно и что к этому все шло. Что я вела к этому. Я медленно вытаскиваю из ящиков вещи — нижнее белье, пару футболок — и засовываю их в чемодан.

Я ему толком и не успела ничего сказать. Только начала. Хотела сначала рассказать о плохом, а потом перейти к хорошему. Я не могла сказать ему про ребенка, а потом добавить, что он может быть не от него. Это было бы слишком жестоко.

Мы сидели в саду. Он рассказывал о работе, а потом заметил, что я не слушаю.

— Тебе это неинтересно? — спросил он.

— Интересно, но не в данный момент.

Он не улыбнулся.

— Просто сейчас мои мысли заняты другим. Мне надо тебе кое о чем рассказать. Что-то может тебе не понравиться, а что-то…

— Что мне может не понравиться?

Я должна была сообразить, что момент для разговора сейчас неудачный, потому что настроение у него моментально испортилось. Он тут же стал подозрительным и не сводил с меня испытующего взгляда. Я должна была понять, что сама идея поговорить с ним была ошибкой.

Мне кажется, я это поняла, но отступать было уже слишком поздно. В любом случае я приняла решение. Поступить правильно.

Я села рядом с ним на бордюр и вложила свою руку в его.

— Что мне не понравится? — спросил он, но моей руки не выпустил.

Я сказала, что очень сильно его люблю, и почувствовала, как он внутренне сразу напрягся, как будто знал, что́ за этим последует, и готовился. Так всегда бывает, когда человеку в подобных обстоятельствах говорят, что любят его. Я тебя люблю, правда люблю, но… Но!

Я сказала ему, что совершила ошибку, и он выпустил мою руку. Он поднялся, сделал несколько шагов в сторону путей, а потом повернулся ко мне.