Майкл Корита - Добро пожаловать в ад

— Теперь, похоже, ты разбираешься во многих вещах намного лучше, чем когда мы с тобой беседовали в последний раз, — проговорил Дорэн.

— Это в какой же именно? Когда ты изрешетил мой тренажерный зал? Или когда прямо на улице треснул меня чем-то тяжелым по башке? — нахально поинтересовался я.

Ленивым жестом Дорэн поднял пистолет и наклонился вперед — описав в воздухе изящную дугу, дуло пистолета ткнулось мне в лоб. Я почувствовал кожей холодную и мокрую поверхность металла и даже в царившей вокруг кромешной тьме смог разглядеть дождевую каплю, повисшую на самом кончике его пальца, обтянутого тонкой перчаткой.

— Примерно шесть лет назад, — сухо произнес Дорэн, — я приходил на это место с Моникой Хит летом. Было очень жарко. Да и влажно, не приведи Господь. Пока мы добрались сюда от самого парка, рубашка на мне промокла от пота и прилипла к спине. Мы с ней прихватили с собой двухлитровую бутылку кока-колы, два бумажных стаканчика и бутылку «Капитана Моргана». [32] «Капитан Морган» — относительно новая марка рома, запущенная в производство в 1983 году. С тех пор стала одной из наиболее популярных марок в США и во всем мире. Все это было у меня в рюкзаке. Вдалеке на воде виднелась парочка лодок, да какой-то парнишка катался на водных лыжах. Мы устроились на этих камнях, потягивали ром, запивая его кока-колой, любовались тем парнишкой на водных лыжах, а солнце медленно клонилось к горизонту, и поверхность озера прямо на наших глазах становилась огненно-золотой. Кто-то в парке принялся жарить барбекю — мы чувствовали в воздухе дымок и аромат жарящегося мяса, слышали крики и смех. Потом эти люди стали играть во фрисби, бросали свою тарелку через изгородь, пока не потеряли ее окончательно. Эта их тарелка все время скатывалась сюда, вниз, а в последний раз застряла в ветках, возле самой верхушки одного из деревьев. К тому времени как с «Капитаном Морганом» было покончено, мы с Моникой пришли к выводу, что фрисби на дереве выглядит чертовски уморительно. Потом солнце окончательно скрылось за горизонтом, озеро из золотого стало черным, включили прожектора, и их лучи заскользили над поверхностью воды, а мы с Моникой, выкурив на двоих «косячок», уснули тут же, на камнях.

Дуло пистолета, оторвавшись от моего лба, снова описало в воздухе дугу и мягко опустилось, и я вдруг обнаружил, что снова могу дышать.

— Это, — торжественно объявил Энди Дорэн, — единственное преступление, которое я совершил по отношению к Монике Хит.

Дождь стал немного сильнее, он усеял оспинами поверхность озера и чуть слышно шуршал, стекая вниз по оголенным веткам деревьев. Волосы Дорэна намокли и прилипли ко лбу.

— Это сын Джефферсона его убил? — спросил я.

Он кивнул.

— А после его папаша возглавил расследование.

— Как ты об этом узнал?

— Получил открыточку от одного дружка — того самого, что помог копам засадить меня в тюрьму, когда рассказал им кучу всякого вранья.

— От Донни Уорда, — подсказал я. — Он объяснил нам, как все было.

— Не врешь? — поразился он. — Я-то ведь еще не встречался с тех пор со стариной Донни. Думал, увижу его — разорву в клочья собственными руками. А мне этого не хотелось. Потом плюнул. В конце концов, не он заварил эту кашу, ты ведь знаешь? Это все дело рук Алекса Джефферсона.

— Откуда ты узнал?

— Я получил ту его открытку, ну и решил позвонить своему тогдашнему защитнику, тому адвокату, что убедил меня согласиться на эту проклятую сделку: все трендил, что другого выхода у меня нет. Ну и выяснилось, что он теперь работает у самого Алекса Джефферсона. А после этого мне не составило большого труда догадаться и об остальном. Джефферсонов сынок соврал полиции. Я все никак не мог понять, зачем он это сделал, если, конечно, сам не был замешан в том, что произошло. А потом сообразил, что таким образом они заплатили моему адвокату за труды. Сопоставить все это и догадаться об остальном было уже легко.

— Но раз ты все выяснил, почему не подал апелляцию? Наверняка бы кто-нибудь заинтересовался и поднял твое дело.

— Потому что это дало бы им время.

— Что?

— Подумай сам, Перри. По-твоему, мне нужно было набраться терпения и гнить в тюрьме, дожидаясь, пока кому-то на воле придет охота копаться во всем этом. Но ведь стоило только кому-нибудь сделать первый звонок — и Джефферсон, у которого все время были ушки на макушке, тут же снова принялся бы за свое: стал бы мутить воду и лить на меня грязь, как он сделал когда-то, чтобы засадить меня на веки вечные. Я обязан был поверить, что очередной гребаный адвокат справится лучше, чем тот, мой первый, которого он купил с потрохами? Кому я мог доверять? Копам? Да ни за какие коврижки. Нет, я должен был сам свести с ними счеты и по-своему. Ты меня понимаешь? И дело тут было не только в тюрьме, где я гнил столько лет — дело было в ней… в Монике.