Сара Лотц - День четвертый

Раздался пронзительный свист, и небо над головой взорвалось красным.

Ракеты! Должно быть, они запустили сигнальные ракеты!

На несколько секунд на палубе стало светло, как днем. Люди дрались за то, чтобы попасть на боковые палубы, где находились спасательные лодки, лица их превратились в искаженные маски с выражением паники и боли. Корабль опять качнуло, некоторые не удержались и попадали друг на друга.

На Мэдди кто-то налетел. Она обернулась и увидела Рэя, державшего за руку миниатюрную женщину.

– Мэдди, пойдем! Мы должны… добраться до лодок.

Мимо них пронесся охранник, крича:

– Погодите! Вы не сможете управлять шлюпбалками [17]из…

Голос его унесло ветром.

Она снова стала искать Ксавьера. Клубок охваченных паникой пассажиров вокруг ящиков со спасательными жилетами рассосался, и она заметила его. Он стоял на коленях, пытаясь встать и при этом не выпустить из рук пару жилетов.

– Мэдди! – вновь пророкотал Рэй.

– Селин знает? – крикнула она в ответ.

– Мэдди! Ты должна… команда… корабль…

– А как же Селин?

– К черту ее, Мэдди!

– А как же «друзья»?

Джейкоб, Элеонор, Лейла, Джимми с Аннабет и еще…

Девушка, стоявшая рядом, потянула его за руку.

– Пойдем с нами! – крикнула она.

Но Мэдди не могла. Не могла бросить «друзей». Она просто не могла этого сделать! По меньшей мере, она должна была убедиться, что они знают о том, что нужно садиться в спасательные лодки. Она развернулась и пошла обратно к стеклянной двери, борясь со встречным потоком людей, пытающихся выбраться с корабля.

Она как раз дошла до главной лестницы, когда корабль провалился еще в одну яму, да так резко, что сложилось впечатление, будто ее щиколотки попытались соединиться с коленками. В ушах свистело. Раздался скрежет, потом металлический визг. Держась за перила, она то ли бежала, то ли падала вниз по ступеням, и так до самой палубы «Променад Дримз», где, слава Богу, горели зеленые огни, указывающие аварийные выходы. Двери в театр то свободно открывались, то захлопывались, открывались и захлопывались, но на площадке перед входом было пустынно. Она добралась до дверей, ногой распахнула их и с трудом вошла внутрь. Шум в ушах вдруг смолк, и она услышала крик Селин:

– Если вы уйдете, вы погибнете. Это ваш выбор!

Смерти нет, подумала Мэдди. А может, произнесла это вслух. Она не могла сказать этого точно, потому что как раз в этот миг пол под ногами исчез.

Ему очень нравилось убежище. Он действительно удобно устроился. Лодка внутри лодки! А еще ему нравилось новое движение корабля, он всегда любил ощущение раскачивающегося моря. Поднимался ветер. Ему нравилось и это. Пошел дождь. Это как-кап-кап по брезенту действовало успокаивающе. Оно поглощало людские крики.

Здесь он был в безопасности. Им его не найти. Эти охранники никогда не обнаружат его тут. Это воодушевляло. Он знал, что по-прежнему немного не в себе. Все до сих пор было слегка не в фокусе, какое-то удаленное. Это его тоже устраивало. Скамейка, на которой он лежал, оказалась неудобной, но это была не такая уж высокая плата за все остальное, верно?

Прежний осмотрительный Гари – тот, у которого не было друзей, что могли бы ему помочь, – уже с ума бы сходил от паранойи, если бы его загнали сюда. Он знал, что все спасательные лодки находятся под видеонаблюдением, чтобы пассажиры не валяли в них дурака, но теперь это его не пугало. Он доверял своему другу. Он попробовал поговорить с ним про девушку, но он то появлялся, то исчезал, и порой Гари обнаруживал, что говорит сам с собой. Большой человек по большей части молчал, но Гари не думал, что тот осуждает его. Гари объяснил ему, что он не больной. На самом деле он никому не причинял вреда. Он просто кое-что делал. Они ничего не помнили, и всем известно, что в глубине души все они этого хотят. Это такой биологический императив. У всех людей действуют врожденные инстинкты. Мужчины – это охотники, а женщины – предмет охоты. И бессмысленно пытаться рядить это в какие-то другие одежды.

Он не испытывал ненависти к женщинам. У него не было нерешенных проблем с тем, чтобы «срывать на ком-то злость». Он делал это потому, что это было в его природе.

Все, хватит. Он не хотел думать о других вещах. О темных вещах. Хотя его сознание постоянно пыталось влезть в эти воспоминания, словно язык, который все время тянется пощупать образовавшуюся в зубе дырку. Это было искусство. Можно построить стену и сунуть все эти вещи за нее. Именно это он и делал много лет, даже не задумываясь.