Луиза Дженсен - Свидание

Услышав голос брата, я вскакиваю и стукаюсь головой о стол. От боли рябит в глазах.

– Бен, – слабо повторяю я, – здесь какой-то человек…

Опускаю руку с ножом. Ко мне возвращается зрение. Но брата я не вижу. Ко мне тянет руки незнакомый человек.

Нет!

Он хватает меня за руку. Я со слезами вырываюсь, однако он держит крепко.

– Эли!

Окончательно запутавшись, поднимаю взгляд. Голос Бена, моего брата. И очки Бена в серебристой оправе. А лицо – не его.

– Это же я, Кошечка!

Никто, кроме него, так меня не зовет, но я все равно сомневаюсь.

Чужое лицо.

– Здесь больше никого нет.

Он говорит мягко, как в детстве, когда сворачивался у меня на коленях и просил снова почитать ему «Филина и Киску». Это давало хоть какое-то ощущение нормальности. Мы оба не могли поверить, что нашу семью постигла трагедия.

Происходящее теперь – полная бессмыслица, как и то стихотворение. Бренуэлл ставит лапы на незнакомца и виляет хвостом. Сдержанного рокота, который обычно раздается у него в груди при встрече с чужими, не слышно. В самом деле Бен? Кухня качается, как будто я плыву в зеленом челне, с деньгами и медом. Бессмыслица. Полная чепуха.

Бен, которого я не узнаю, заговаривает опять. Его голос звучит издалека, словно из-за океана. На меня стремительно надвигается мрак, и я с радостью кидаюсь в его объятья.

Тошнота. Меня мотает на волнах несчастья и смятения, я плыву в океане на холодной стальной каталке. Линялые синие занавески, которые задернуты почти вплотную, не приглушают болтовню медсестер и хлопанье дверей, но этот шум – ничто по сравнению с саркастическим голосом в моей голове, который потешается: сошла с ума, сошла с ума, сошла с ума, и я не только его слушаю, я ему верю. Я отослала Бена купить что-нибудь съестное. Мы здесь уже несколько часов, и нет никаких признаков, что меня скоро отпустят. А еще, если честно, я не в силах смотреть на Бена.

В глазах жжет от скорби, точно в них швырнули песком. Я проплакала всю дорогу в больницу, скорчившись на пассажирском сиденье в машине Бена, прижимаясь к дверце и вцепившись в ручку, чтобы быть подальше от человека, у которого голос и манеры моего брата, но который все-таки, за исключением очков, совсем на него не похож. Раньше, когда мы куда-то ездили, часто пели под брит-поп, на котором он помешан. «Don’t Look Back in Anger» группы «Oasis». Песня словно создана специально для нас.

Мы болтали о жизни, смеялись и порой погружались в болезненное молчание, когда оба вспоминали детство. Мы часто обретали успокоение в тишине; невысказанность становилась красноречивее слов. Говорить о том, что произошло, до сих пор тяжело. Возможно, так будет всегда… Зато мы сблизились гораздо больше, чем обычные брат с сестрой.

Сегодня утром, однако, мы оба чувствовали себя напряженно. Я рыдала. Бен сострадательно коснулся моей руки, и я резко ее скинула, будто обжегшись, не в силах терпеть прикосновение человека, которого я не знаю. Остаток пути в больницу он явственно излучал обиду – мой младший брат; а ведь я всегда оберегала его.

В ушах шумело, словно море в ракушке. Я глядела в окно, стараясь сосредоточиться на мелочах: пестрых ведерках с совочками, выставленных около магазинов, чайках, что с криками пикировали за добычей, коричневом указателе «Парк развлечений». Впрочем, расшатанный деревянный настил, о который снизу плескали волны, скудный набор игровых автоматов с мигающими огоньками и игрушками за два пенса, которые надо подцепить металлическим щупом, и киоск, где продают мороженое в засохших вафельных стаканчиках, на развлечения никак не тянули… Однако лучше смотреть куда угодно, чем в лицо Бену. Всякий раз, как я вспоминала собственное отражение в зеркале, в груди нарастала тяжесть и сердце сжимало тисками.

– Что-то же ты должна помнить, Эли!

Он мне явно не верил. Мы стояли на перекрестке. Вдалеке виднелись скалы, где мы детьми играли в старом полуразрушенном доме, притворяясь, что он – наш. Воспоминания детства были гораздо отчетливей, нежели туман прошлой ночи. Я не могла сказать того, чего не знала. Мотор урчал, щека, прижатая к стеклу, вибрировала. Я кожей чувствовала, что Бен буравит меня взглядом, однако не обернулась.

– Я уже сказала: не помню.

Когда на кухне я пришла в сознание, Бен засыпал меня вопросами. Я ощущала его с трудом сдерживаемую ярость. На меня напали? Он опять и опять требовал ответов. Кто это сделал? Давай позвоним в полицию!

– Нет!