Луиза Дженсен - Свидание

Иду за Мэттом в кухню, а Бренуэлл цок-цокает когтями по ламинату. Прислоняюсь к столу, на котором когда-то резала овощи к ужину.

– Ты как? – спрашивает Мэтт.

Пусть он выглядит не как мой муж, но от его хрипловатого голоса у меня по-прежнему екает сердце. Он встревожен, это слышно по каждому слову.

– Ничего, – говорю я, подразумевая «плохо».

Он прекрасно меня знает и все понимает. Делает шаг вперед, однако нерешительно останавливается. Руки беспомощно висят вдоль тела.

– А ты меня…

По голосу я понимаю, что он пытается встать на мое место. Вообразить, как бы он себя чувствовал, если бы мое лицо казалось ему сейчас совершенно чужим. Качаю головой.

– Но… – Он замолкает.

Хотел сказать «это по-прежнему я».

Чувствую подтекст: «Как ты можешь меня не узнать?» Раздраженно потирает пальцами подбородок. Характерный, такой знакомый мне жест, хотя с тех пор, как он сбрил бороду, прошли годы. Он все еще мне знаком. И это единственное положительное ощущение за последние дни. Внутри поднимается желание уткнуться ему в шею, ощутить его пряный запах. Не все потеряно.

– Что случилось? – спрашивает он.

– Сама не знаю. – Дотрагиваюсь до шишки на голове. – По-моему, я упала.

Я говорю то, что он хочет слышать, во что я сама хочу верить, потому что иной вариант невыносим для нас обоих. Меня изнасиловали. Кто-то, с кем мне вообще не следовало встречаться.

– Я хотел тебя навестить, но, по словам Бена, ты никого не хочешь видеть.

– Да, совсем вымоталась. До сих пор не пришла в себя. У меня больничный на две недели, и врач сказал, что, может быть, еще продлит. Зависит от того, что скажет другой специалист.

Зевота, которую я сдерживала, прорывается наружу.

– Как жаль. Вид у тебя совсем разбитый. Пойду кину вещи в машину и отпущу тебя домой.

Слово «дом» пронзает меня насквозь, и я хватаюсь за живот, точно там рана. Хочется сказать: дом – это здесь, с тобой. Однако слова на языке – сухие, как пыль. Я открываю кран и наливаю стакан воды, а когда поворачиваюсь, Мэтта уже нет.

Еще несколько секунд себя жалею, а потом иду следом. Стоя на ступеньке, просматриваю пачку писем, которую он сунул мне в руку, прежде чем потащить в багажник собачью переноску. Мистер Хендерсон оперся руками о мусорный бак и наблюдает. Хоть кто-то будет по мне скучать. Мэтт протискивается мимо, чтобы собрать игрушки Бренуэлла, и на мгновение наши тела соприкасаются. Он замирает на долю секунды, и эта пауза показывает мне, что эмоции, окутавшие нас, не только мои. Я застываю в надежде, желании, птица в клетке груди рвется наружу, но Мэтт молча собирает вещи Бренуэлла и опять идет к машине, а я стою в коридоре дома, который когда-то считала своим.

Крышка багажника хлопает, я понимаю, надо ехать, но не спешу: медленно сажусь в машину, ищу ключи, пристегиваюсь. Когда больше делать уже нечего, завожу мотор, и Мэтт, шлепнув рукой по багажнику, говорит:

– Береги себя.

Я разочарованно трогаюсь.

Расстояние между нами растет, связывающая нас нить растягивается. Я знаю, она будет тянуться, тянуться и однажды порвется. Хотя чего я ждала, когда приехала сюда в синяках, напуганная и жаждущая утешения? Надеялась на понимание, сочувствие? Да. И любовь. Я надеялась на любовь. Слезы прорываются наружу, я тянусь в бардачок за салфеткой. В нем – шоколадный апельсин. «Просто потому, что я люблю тебя, Эли». Велю себе ничего не домысливать. Это жест жалости или дружбы. Не стоит принимать его за маяк надежды. Но почему-то кажется именно так.

Поездка промелькнула как один миг, и когда пикает телефон, я уже почти дома. Видимо, я выронила его в машине. Большое облегчение – не придется покупать новый. Минус одно дело на сегодня.

Хочется скорее просмотреть накопившиеся сообщения, нога давит на газ, машина мчится, сливаются краски. Взвизгнув тормозами, останавливаюсь около дома. Припарковалась криво, ну и ладно. Глушу мотор. Шарю рукой под сиденьем в поисках телефона и обнаруживаю клатч, с которым ходила в субботу на свидание.

Нажимаю кнопку главного меню, экран загорается. Батарея разряжена до шести процентов. Накопилась куча уведомлений, но привлекает внимание самое последнее. Читаю и чувствую, что в сердце кольнул страх. «Инстаграм». Комментарий к моей фотографии, хотя я сто лет ничего там не размещала.

Что за хрень ты затеяла, Эли?

Бренуэлл побегал в саду и теперь вновь изучает гостиную, тычась подергивающимся носом в каждый закуток. Я ставлю телефон на зарядку, открываю «Инстаграм» и рассматриваю странное фото, не обращая внимания на сообщения, в которых спрашивается, что я затеяла. Загружено рано утром в воскресенье. Предположительно, мной. Темное и зернистое, абсолютно не похожее на снимки солнечных субботних завтраков и осенних теней на прогулке с собакой, что я постила раньше. В самом углу фото – я с Мэттом, улыбаемся в телефон, который держим на вытянутой руке. Проматывая вниз, не нахожу больше ничего нового. Бесконечные снимки хамелеонового моря: то серого и сердитого, со сбившимися в кучу мятежными облаками, то синего и сверкающего под ясным голубым небом. Мой любимый, пожалуй, тот, где Мэтт нацарапал на мокром песке палкой, которую нашел Бренуэлл: