Григорий Симанович - Продажные твари

«Что ж, сам ты, Олежек, выбор сделал. Теперь, Олежек, сетовать поздно. Все жили – ты копил. Цель не достигнута, но, конечно, хватит и этого… если… Эй, эй, без всяких «если»! Все нормально, Олежка, все чисто, все путем. Возьми себя в руки! И все-таки что же он такое сотворил, Миклуха мой бесценный? Чем заслужил? Что и кому ляпнул? Кого трахнул? Нелишне бы узнать. В любом случае сам виноват…»

Таким мятежным и докучливым мыслям предавался и к такому выводу пришел Олег Олегович Дымков, скорбно склонившись над вышеприведенной газетной заметкой в своем уютном кабинете на третьем этаже старенького здания областного суда, так и не отремонтированного в рамках всероссийской кампании по приведению в порядок «храмов правосудия».

Да, мысли докучали, бередили, тревожили, но не более того. Пока не раздался звонок.

ЧЕРЕЗ ТРИ ДНЯ ПОСЛЕ УБИЙСТВА РАЗДАЛСЯ ЗВОНОК С ТОГО СВЕТА

Прикосновение. То местечко, чуть ниже левой лопатки. Осторожный, щекотный кружочек, очерченный подушечкой пальца. Еще один, чуть ниже. Еще ниже, еще… Теперь под правой лопаткой. Чуть ниже. Еще ниже, вдоль позвоночника, ближе к бедру. Начинается…

Андрей Иванович Кудрин сидел на следствии без малого пятнадцать лет. Начинал, как положено, опером в МВД. Теперь – зам. руководителя следственного отдела. Повидал всякого. И вывел для себя закономерность. Или примету, что ли… Если выпадают убийства с экзотикой и большим количеством крови – удается раскрыть процентов семьдесят-восемьдесят. Если все традиционно по форме, а крови умеренно или нет вовсе – жди следствия мучительного, долгого, плавно переходящего в висяк.

Кудрин любил свою работу, обожал успех и ненавидел себя в тех нередких случаях, когда все усилия шли прахом и истина так и не всплывала. Или искусно переворачивалась с ног на голову, скукоживалась, растворялась в демагогическом тумане, который так ловко напускали в зале суда изощренные адвокаты.

Кудрину было пятьдесят три… Он делил жизнь между преступниками, дочкой Алиной, которую растил без матери – умерла Веточка при родах! – и поэтом Пастернаком, которого чтил безмерно. Особенно его поздние стихи, из коих можно было черпать душевную стойкость, когда докучали мысли о старости и бренности бытия. Он и сам когда-то писал в рифму тайком: за ученической партой, в казарме под Сыктывкаром, в ночном студенческом общежитии. Но, почитав по совету приятеля Больших Поэтов, особенно Пастернака, – бросил. И стал ловить себе преступников, поскольку каждый должен заниматься тем, что ему предначертано свыше.

Если по примете, то лежащее перед ним дело N 354 должно быть расследовано сравнительно быстро. Но что-то подсказывало Кудрину: не тот случай. Непосредственно на месте преступления следов и подсказок не обнаруживалось. Голову проломили тупым предметом, не оставившим никаких зазубрин. Мозг погиб в результате сильнейшего внутреннего кровоизлияния. Эксперт допускает, что был предмет, обернутый в толстую мягкую ткань, или даже удар кулаком, защищенным перчаткой, но удар нечеловеческой силы.

На месте преступления эксперты, видите ли, не обнаружили ничего, кроме трупа и языка, у него отрезанного. Второй причиндал, можно сказать, главный, знаковый, преступник прихватил с собой или спустил в канализацию. Последнее маловероятно: почему тогда язык оставлен? Ни орудий преступления, ни следов обуви, ни отпечатков, ни вскрытого замка, ни материала, перспективного для генетической экспертизы, – ничего. Если не считать нескольких волосков на подушке, на ковре, на использованном полотенце в пластиковом баке для грязного белья. Волоски принадлежали как блондинкам, так и брюнеткам. Но, к сожалению, современная экспертиза еще не достигла такого совершенства, чтобы по цвету, длине или толщине разных волосков, найденных в помещении, определить, хозяйка какого из них побывала здесь последней. Непонятно было также, чем этого Миклачева треснули по башке. Но саданули крепко.

Да, еще следы лихорадочного обыска… Что искали? Вопрос. Паспорт и прочие документы не тронули… Разве что какую-то часть. Если взяли деньги и драгоценности, то кто это может подтвердить или опровергнуть – человек – то жил одиноко, бабам своим вряд ли показывал укромные места. Домработница Щукина, рыдая, клялась, что у Толеньки за все четыре года, что убирает, нитки не взяла и никаких таких денег или брильянтов ни разу не видала и не натыкалась. Правильно: солидный человек, юрист, не мог хранить деньги под матрасом. И сберкнижек не видела. А вот это странно. Их-то могли и забрать. Впрочем, зачем, если без паспорта они все равно ничего не стоят? Надо запросы дать по сберкассам, коммерческим банкам – наверняка что-то где-то лежит. Ну и что? Лежит себе. Кроме матери близких родственников нет. Мамаше несчастной достанется… Щукина уверяет также, что нож точно его, из квартиры, она им всегда мясо резала, когда готовила на субботу-воскресенье, сама прав ильным брусочком затачивала. А остальное… На ее взгляд, по ее памяти, ничего в квартире не пропало.