– Чем-то похоже на пионерский значок. Но нет, это не Володя Ульянов. А Викториа Реджина. Королева Виктория?
Маша кивнула:
– Я сегодня обошла несколько ювелирных и антикварных салонов разной степени престижности.
Бабка пожала плечами:
– Настырная ты, Машенция! Ты ведь даже не уверена, что ее обронил толкнувший нашу Ксюшу преследователь!
– Не уверена, – закусила губу Маша. – Но видишь ли, других зацепок у меня все равно нет. А вещица любопытная и появилась на ступеньках той самой служебной лестницы консерватории в интересующий нас день. Я бы на всякий случай показала ее всем, как-то связанным с коммуналкой, – вдруг отыщется какая-нибудь зацепка?
Бабка кивнула, усмехнулась:
– Значит, агрессор – мужчина с претензией на элегантность?
Любочка отдала Маше запонку.
– С претензией – точное слово, – улыбнулась Маша. – Все в один голос говорят, что это грубая поделка, годов этак восьмидесятых. Судя по золочению – нашего, российского, кустарного производства. Не знаю пока, что с этим делать. Попробую еще кое к кому сходить и через Москву получить доступ к делу Бенидзе. Скорее всего, признают суицид или смерть по неосторожности.
– Через Москву, – подмигнула Любочка, – это правильно. – И вздохнула: – Бедная Тамара! У нее дети, наверное, внуки?
– Внучка, – кивнула Маша. – Специалист по каким-то телекоммуникациям. Послала Ксению с Игорем с ней переговорить.
– Поинтересоваться, вдруг ее бабка была склонна к суициду? – откинулась на стуле Любочка. – Это бы все упростило?
Маша кивнула: Любочка, как всегда, права. Упростило. Закрыло тему. Ей давно пора было обратно, домой. Мириться с Андреем, чесать за ухом Раневскую. Но она не могла. И дело не в старой истории – как бы она ни была занятна, Маша с самого начала не верила в возможность обличения убийцы. Дело в смутном беспокойстве. Оно, будто далекий зов рожка, предупреждало ее об опасности. Едва различимый среди окружающих ее шумов, он пробивался сквозь толщу десятилетий и молил ее: будь осторожнее! Маша залпом выпила остатки чая, вздохнула. Зов-то зов… Но абсолютно бессмысленный.
Игорь попал в квартиру к Тамаре Зазовне раньше Ксении. Она со своей больной ногой вынуждена была воспользоваться такси и, как следствие, – застряла в пробке. А пройдя на кухню, впервые увидела внучку Тамары Зазовны, похожую на свою бабку в молодости как две капли воды – разве что вместо царственных кос на голове торчал ежик коротко стриженных волос. Но эта, почти солдатская, прическа ее совсем не портила, а придавала дополнительный драматизм и так театрально красивому лицу, делая огромные темные глаза еще больше и выразительнее. Кстати, о выразительности: Ксюша переводила взгляд с плачущей над своей большой керамической чашкой Марико на сидящего как истукан напротив Игоря. Чай перед обоими уже остыл, да и налит он был лишь для оформления встречи. Марико плакала, а Игорь казался просто загипнотизированным этим зрелищем и не спускал с нее взгляда, полного такого сострадания, что Ксения сразу почувствовала себя лишней.
– И в духовке, – рыдала Марико, – курица, запеченная по ее фирменному рецепту! И стол накрыт – прапрабабушкиной посудой, которую мы только на праздники вынимаем!
– Марико, – Ксения попыталась было объясниться взглядами с Игорем, но он и не думал на нее смотреть, поглощенный барышней напротив. – В нашу последнюю встречу Тамара Зазовна говорила о старых фотографиях, которые она отыскала в других, более поздних, альбомах. Мы бы хотели…
Игорь зыркнул на нее так, что она осеклась.
– Не думаю, что Марико сейчас способна разбирать фотографии.
– Конечно, способна, – Марико отерла слезы с глаз и отодвинула стул. – Бабушка была очень увлечена вашим расследованием. И она… – голос ее опять прервался, а Ксения вдруг сделала шаг вперед и взяла ее за руку.
– Я понимаю, как вам сейчас тяжело. Я сама совсем недавно… – тут она замолчала, не в силах произнести больше ни слова.
– Знаю, – пожала ей ладонь Марико. – Но это все так внезапно…
Ксения кивнула: что тут скажешь? Смерть – единственная лишает нас надежды. Но надо как-то двигаться вперед – сначала маленькими шажками, забывая, размывая в себе образ любимого человека, и так, со временем, постепенно входить в тот ритм, что называется «нормальной жизнью». Но вслух ничего не произнесла, а прошла за Марико в комнату – идеально прибранную, явно готовую к приему дорогого гостя. И сразу увидела на журнальном столике большой кожаный альбом с фотографиями. На латунной пластинке был выгравирован Медный всадник. Ленинград, 1960. Марико открыла альбом, вынула несколько любительских снимков.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу