Артем Чурюкин - Архив

«Да и что?.. Девушка, вы так классно ко мне прижались, и пахнете приятно, давайте познакомимся? Или: не знаете ли вы такую же вот, прокаженную, с разноцветными глазами, что сегодня неуспешно вышла полетать с 14-го этажа? Может, у вас группа каких-нибудь в социальных сетях, особенных? Не солнечных, надеюсь, нет?»

Он прислонился, поморщившись, лбом к прохладному и грязному металлу двери и закрыл глаза, пытаясь унять боль и вызвать в памяти хоть какие-то детали, кроме того, как медленно вздымалась ее грудь на вдохе и терлась об него на выдохе.

На следующей станции его выносит из поезда на автопилоте, и все ощущения проходят в обратном порядке на фоне переживаний о прекрасной незнакомке: застоявшийся аромат шумных перегонов, грязные опилки, маслянистый воздух эскалатора, приглушенный матовыми плафонами светодиодный свет, воздушные потоки станции и прохлада улицы.

Ветер, играючи отправившийся с ним в небольшое путешествие, снова вырвался на свободу и умчался рассказывать друзьям и коллегам о своем приключении: что люди-чудаки запирают себя под землей и мечутся там в узких туннелях, где неба не видать, потолок давит, взор упирается в мраморные колонны, и за мечтой своей не последовать ну совсем никак: двери закрываются в самый неподходящий момент и отсекают ее от тебя навсегда.

«Мечтой ли?..»

Кто-то толкнул в плечо. Антон хотел было проводить хмурым взглядом, но незнакомец умело затерялся в толпе («Вот бы и мне так же…»). На всякий случай он пошарил по карманам: кроме листов с Лизиными записками и ее кулона – ничего нет, но так и должно быть. Никакой жучок никто не подложил, то есть.

Он шел по знакомым тротуарам, оглядывая бетонные заборы с граффити-надписями, ржавеющие брошенные автомобили со спущенными или снятыми колесами на парковках вдоль домов, низенькую покинутую станцию скорой помощи за проржавевшей сеткой-рабицей, некогда покрытой черной глянцевой красной, уже облупившейся. И низенькую школу с уродливо узкими окнами. Опять эти бойницы, прямо как в Управлении. Захочешь из окна выйти – ты-то, дрищ, выйдешь, а вот какой-нибудь пузатый любитель беляшей и шаурмы из привокзальных палаток – сгинет в пожаре. Странная полсотни лет назад была архитектура. И люди худые были. Другие просто не выживали.

Ветви деревьев гнулись под тяжестью мокрых листьев, а те, в свою очередь, иногда кидались вниз пускать волны в зеркальных плоских лужах с отражениями желтых, мерцающих уличных фонарей.

Из тяжелых облаков, заполонивших все небо, крапал мерзкий дождик. Ветер, вернувшись к своему спутнику, тихонько подвывал, внимал мольбам уставших веток и срывал с них ту самую почти что прошлогоднюю листву, что потом плавала в лужах, запуская круги по воде.

Круги. Циклы. Всплыло в подсознании: «И повторится все как встарь»; и оно и повторялось: продрогший черствый мегаполис, эта осень, как тысячи других до и после нее, моросящий дождь который уже день, Антон, снова идущий на последнем издыхании с работы… И листья падают.

Зачем только вырастали, не для этого ли? Чтобы, отзеленев, сморщиться, пожелтеть и упасть, освободить место для следующих. Хорошо, что люди не такие: они б цеплялись до последнего.

Они и цепляются. Они – иголки у сосновых, что никогда не опадают. Хотя нет, тоже опадают. Но незаметно как-то. Гуляешь в один день по лесу – зелено, свежо, как в автомобиле после мойки и кондиционера для кожзама. А идешь на следующий: тоже и зелено, и свежо, только под ногами – плотный покров из игл, уже желтеющих. Расстреляли всех. А на соснах – уже новые, зеленые. Так и вся жизнь, если вдруг начинаешь о ней думать – «уже». Или еще? Или не расстреляли? Антон-то должен знать, он же так часто гуляет в хвойном лесу. Каждый день буквально. И расстреливает.

Погрязнув в своих путаных мыслях, Антон сам не заметил, как с мерзким писком отпер домофонную дверь, оставил вздыхающий ветер снаружи, вошел в обшарпанный, воняющий плесенью, но знакомый и почти что родной подъезд, вызвал старый дребезжащий лифт, заперся в кабине, теряя сознание, поднялся на свой этаж, с трудом вставил ключ в скважину, отпер дверь, прислушиваясь к шуршанию за ней.

Кошка вышла встречать. Скучала, наверное. Или просто целый день спала на подоконнике, убаюканная дождем. А теперь вот – встречает, ластится, хочет чего-то от тупого человека: то ли чтобы погладили, то ли просто пожрать.

Антон потрепал ее по маленькой головке, умещающейся в кулак, она в ответ лизнула пальцы шершавым языком. Он в темноте разулся, стянул с плеч промокшее пальто и повесил его одиноко высыхать на крючок. Кошка мявкнула.