Артем Чурюкин - Архив

– Да, да, конечно… – Антон не узнал свой голос. Какой-то хриплый, дрожащий, отрешенный. Чужой, не свой совсем, не свой. – Вот, – он не глядя скользнул браслетом по считывающему устройству. Терминал пискнул, подтверждая списание.

– Спасибо, дорогой, ты давай пристегнись, да?..

Старая газелька взвыла уставшим мотором, срываясь с места, совсем как недавние снаряды обстрела, вгрызавшиеся в землю. Что это было? Отголоски давней контузии? Но Антон не бывал в таких боевых точках – «восточно-европейских», с «нашими» тихими скверами, окруженными хрущевскими пятиэтажками… Нет. Мало где на картах оккупированных территорий такие места можно найти, и Антон не уверен, бывал он там или нет.

Память шалит, выдает какие-то навеянные события и идеи за свои собственные, наряду с желанием сбежать от этой монотонной грязи и какими-то детскими идеями: про рваные кеды и небо. Нет больше неба. Все, что могли в этой стране – спиздили. И небо с собой прихватили, вывезли в чемоданах на офшорные острова карибского бассейна и Южной Америки. Глядят там на него, не надеясь надышаться и боясь потерять окончательно.

Надо, наверное, разнести телевизор к чертовой матери, чтобы больше не включался, и чаще обращаться к собственной памяти, нежели к плоскому экрану и своему фантомному миру очередной жертвы, который очистится до пустоты, как только Антон распутает дело, а потом заполнится вновь деталями нового суицида. Так и получилось сегодня. А как иначе?

Только так, примеряя шкуру жертвы, ему удавалось расследовать преступления, и никак иначе. Только Лиза эта, с разноцветными глазами, чей холодный труп трясется сейчас в такой же газельке, только оборудованной по-другому, и чья мать вопреки всем уколам успокоительных осталась безутешна; не давал покоя этот труп и вещал какими-то своими образами. Обстрелом этим, каким-то изрытым снарядами безымянным городом, мокрым летним утром…

Не было обстрела, и города этого нет давно, и контузий не было, только ранне-утренний необъятный луг, может быть, существует, но тоже нет. Просто привиделось что-то. Иллюзия, сбой в мозгах – и все тут. Не первый и не последний же?..

Маршрутка тем временем выскочила на Садовое Кольцо и мчала по нему, пропуская остановки, если только кто-нибудь не начинал орать водителю заранее: «Там-то остановите». Где-то, на странных названиях остановок. Водитель балабокал что-то на своем, грузинском, приятелю в телефоне за тысячи километров отсюда, на оккупированных территориях. Другой рукой он еле держал грубый непослушный руль, и Антон действительно предпочел пристегнуться, краем глаза глядя на его стиль вождения.

Вовремя.

Взвизгнули тормозные колодки, ремень безопасности больно впился в грудину, а в лоб ударился твердый пластик (даже не симулируя рельеф «под кожу») торпеды. Реальность распалась искрами, радужными кругами, но вмиг слилась обратно скрежетом сминающегося металла и зазудела мерзким писком и вновь отхлынувшим подальше слухом. В салоне все повалились вперед и притихли на мгновение…

…А потом, спустя вязкие тягучие секунды, снова засуетились: кто-то из пассажиров еще болезненно мычал, а кто-то уже матерился. Водитель, чуть ни выронив свой драгоценный телефон – гребаную, древнюю и легендарную в то же время Нокию, перемотанную скотчем – ругался по-своему, долбя в беспомощности руль и размахивая руками. Будь он русским, получилась бы у нас целая нация «регулировщиков», отправляющих остальные народы «туда», куда б не стоило ходить. Впрочем, именно этим мы и занимаемся уже пятнадцать лет.

По лбу побежала теплая струйка. «Теперь точно кровь…» – Антон сжал голову руками, пытаясь унять боль, потом утер лоб тыльной стороной ладони и посмотрел на нее. Ну да, кровь. Вязкая такая, маслянистая какая-то, странная. К врачу сходить, что ли, анализы сдать какие-нибудь… А чего к ним идти, скоро сами сюда приедут да и возьмут свою пробы. Жалко только, что кто-нибудь – да помер опять.

«Жалко, что не я».

По лобовому стеклу расползся причудливый узор трещин. Белесый дым из смятого капота застилал обзор. Слева оглушенный водитель бормочет по-своему, дергая мертвую коробку передач. Справа – помятая дверь с вылетевшей, треснувшей пластиковой панелью. Антон потянул за ручку и оторвал ее нечаянно. Толкнул дверь рукой – не поддавалась. Медлительно, собирая мысли и сознание по крупицам воедино, кое-как извернулся и пнул ее ногой. Вот теперь она вылетела с неприятным лязгом металла и проехалась по асфальту, сыпля искрами и скрежетя.