Александр Васильев - Из тьмы

Свист в ушах стал сильнее, продолжая набирать силу, но сквозь него, перед тем как провалиться в пустоту, он услышал, как дети за его окном запели:

Очнулся он на полу с болью в плече. Все тело ныло, словно отлежанная рука. В висках все еще слабо пульсировало, но на подобное уже можно было не обращать внимания.

В комнате горел свет.

С зала доносился звук телевизора.

«Цивилизация вернулась», – коротко подумал Антон.

Он перевернулся на спину и помассировал правое плече. Боль утихала, но полностью сдавать свои позиции не собиралась. И, собравшись с силами, попытался встать. Ноги дрожали, а по телу разливалась слабость.

С трудом поднявшись, Антон сразу сел за стол.

Свечи догорали, изрядно налив воска на столешницу.

– Что-то долго я провалялся, – он взглянул на ополовиненную бутылку и почти пустой бокал. – Да не мог я так надраться с такого объема, – и осушил бокал до дна.

Приятное тепло согрело желудок, а пульсация в висках стала тише.

«И что же, черт побери, произошло?» – подумал он, задувая свечи.

Мысли путались и не желали увязываться в единую цепочку. А в голове вертелся странный мотив. Мелодия казалось до боли знакомой, но шла ли она под музыку, или пелась а-капелла?

Виски вновь налились свинцом. Появилось легкое чувство дурноты.

«А-а! Хватит! – подумал он. – Не хочу вспоминать!»

Его взгляд упал на пожелтевшую страницу, лежащую поверх папки.

– Чертова песенка. Чертовы колодцы, – сквозь зубы проговорил Антон. – К черту!

Он быстро убрал бумаги в ящик и налил вина до краев.

«Интересно, если я вспомню все – я умру или излечусь?» – подумал он и в три больших глотка осушил бокал.

Боль утихла, а мысли начали обретать четкость.

«Так, мозговой штурм не удался – ни идеи, ни сюжета. Нормально выпить тоже не удалось – в голове по-прежнему пусто. И каковы же итоги? – его взгляд остановился на свечах. – Заляпанный стол!» – констатировал он и, встав со стула, направился к двери.

В зале никого не было, лишь впустую работал телевизор, показывая одну из многочисленных бессмысленных передач. Под потолком приглушенно горела половина люстры; три, не испускавших света лампочки, изнутри покрывала копоть.

От порыва ветра звякнуло стекло, и Антон взглянул в сторону окна. Небо все еще окутывали темные тучи, но тяжелой свинцовости в них не наблюдалось.

Оторвавшись от созерцания неприветливых облаков, Антон сделал звук телевизора тише и постучался в спальню дочери. Но ответа не последовало.

Приоткрыв дверь, он заглянул внутрь.

Кровать была аккуратно заправлена. Небольшой письменный стол блестел пустотой, а на стоявшем рядом стуле висел рюкзак. Коробка с вещами отсутствовала, но заглядывать в шкаф он не стал, и без того понимая, что все уже разобрано и разложено по полкам. И больше ничего и никого.

Закрыв за собой дверь, Антон прошел в столовую.

– Дина! – позвал он.

С потолка послышалось легкое бум-бум-бум, а следом заскрипела чердачная лестница в прихожей. И через пару секунд входная дверь распахнулась, впуская девочку в коротком летнем платье.

– Ты меня звал? – спросила она.

– Да так… – Антон не нашелся что сказать и лишь потер ушибленное плечо.

– Ты что спал? – Дина прищурилась, внимательно вглядываясь в его помятое лицо. Подошла ближе, принюхалась.

«Совсем как Катя», – пронеслось в голове.

– Еще и пил, – с наигранной ехидностью произнесла девочка.

Антон почувствовал, что его лицо пылает от нахлынувшего вдруг стыда.

– Я…

– А вот я нашла ключ от чердака. Посмотрим, что в коробке? – на ее лице уже играло детское любопытство. – Пока есть свет. Неужели тебе не интересно?

– А почему бы и нет? – ответил он, но себе признался в том, что просто забыл об этой коробке. И еще его тревожили забытые воспоминания, которые могли принести новые приступы боли.

В голове стало пусто. Для чего ему эти вещи? Его память всегда упорствовала, не желая возвращаться, и если что-то ее бередило, то она приносила больше проблем, чем пользы. Его детство всегда было «битым файлом» в системе, только перед глазами возникал не «синий экран смерти» Windows, а белая пелена, за которой следовал…

Провал.

Это прочно сидело в голове Антона и никогда не требовало напоминания и переосмысления. И потому своего пошлого он больше боялся, нежели хотел его вернуть. Он прекрасно жил и без него.