Дмитрий Видинеев - Некромант

Фильм подходил к концу. На экране телевизора молодой вождь апачей, в исполнении Гойко Митича, стоял на краю каньона. Лучи заходящего солнца делали лицо индейца похожим на огненную маску. Черные, стянутые красной повязкой волосы, трепал ветер. Вождь исподлобья смотрел вдаль, будто пытаясь разглядеть очередную опасность, угрожающую его племени. Этот момент сопровождался красивой музыкой, в которой солировала флейта. Камера медленно сменила ракурс и теперь показывала парящего сокола на фоне темно-фиолетового неба. Снизу экрана поползли титры, и музыка стала тревожной, словно вождь разглядел-таки опасность.

Андрей Петрович Верихов ткнул пальцем в пульт, остановив работу плеера. На экране после секундной ряби появилась ведущая вечерних новостей местного канала. Верихов поднялся с дивана, вынул из плеера кассету и вложил ее в коробку. Сколько же раз он смотрел этот фильм?… Раз сто, не меньше, как и множество фильмов про индейцев, записанных на видеокассеты и составлявших немалую коллекцию Андрея Петровича.

Он любил все, что было связано с индейцами. В детстве зачитывался романами Фенимора Купера и Джеймса Шульца, представляя себя Ункасом или Чингачгуком, впрочем, как и большинство мальчишек его поколения. Тогда он и предположить не мог, что интерес к индейцам не померкнет в течение всей жизни. В этом интересе не было серьезных изысканий и изучений – это скорее походило на игру, приключение, детскую восторженность без всякого желания знать точную историю североамериканских племен. Как мальчишку его привлекал антураж, вымышленные герои, легенды и подвиги.

Иногда Андрей Петрович надевал пышный индейский головной убор из орлиных перьев, который купил через интернет, снимал очки в круглой оправе, придавал лицу, как он считал, грозное выражение и смотрел на себя в зеркало. В такие моменты ему казалось, что он больше не похож на самого себя – пятидесятитрехлетнего учителя химии с добродушным лицом. Не похож на того, с кем его сравнивали знакомые – Хоботова, персонажа из фильма «Покровские ворота». Нет, нет и нет, в такие моменты, сосредоточившись, он начинал видеть в зеркале вождя племени апачей. Глядя на свое грозное отражение в зеркале, Андрей Петрович, бывало, медленно поднимал ладонь на уровень лица и гортанным голосом произносил:

– Хау… приветствую тебя, бледнолицый брат. Мое имя Поющий Ветер (имена Верихов всегда подбирал разные). Будь гостем в моем вигваме и выкури со мной трубку мира… Хау… приветствую тебя… – так могло продолжаться долго, пока Андрей Петрович снова не начинал видеть в зеркале учителя химии, похожего на Хоботова.

Так уж вышло, что семьей Верихов не обзавелся. Одиночество? Да, бывало, что на Андрея Петровича накатывала тоска. Он думал о прожитых годах и сознавал, что вся его жизнь как сюжет скучнейшей книги. Всего лишь движение по утоптанной прямой тропе без попыток свернуть, что-то изменить. Иногда Верихов ловил себя на мысли, что еще не поздно внести в серое существование нечто яркое, сделать рывок и помчаться навстречу неизвестности, делая ошибки и радуясь, что успел эти ошибки совершить…

Он думал об этом, всего лишь думал… Взбунтовавшиеся мысли, как краснокожий герой, с вызовом взирающий из зазеркалья.

«Хау, мой бледнолицый брат, пора вырыть топор войны!»

Андрей Петрович поставил кассету на полку и подошел к окну. Плаксивый ноябрь, слякотный, с ветром, скулящим как бездомный пес. Унылый двор с грязными опавшими листьями и лужами, в которых отражалась печальная серость.

По телевизору диктор рассказывал о найденной рядом с лесополосой задушенной женщине. Как и у предыдущих четырех жертв маньяка, которого журналисты прозвали «Стоматолог», у женщины были вырваны передние зубы.

– Мерзость, – вздохнул Верихов, имея в виду и погоду и то, о чем рассказывал диктор.

Андрей Петрович подошел к дивану, взял с подлокотника пульт и выключил телевизор.

Каждый вечер он выходил на прогулку в парк. После того, как два года назад Верихов пережил микроинфаркт, такие моционы на свежем воздухе ему посоветовал врач. Дождь, снег – неважно, Андрей Петрович шел вечером гулять в любую погоду.

Ветви тополей нависали над аллеей, роняя остатки листьев. Их подхватывал ветер, кружил в порывистом танце и, наигравшись, швырял на землю. Желтый свет фонарей отражался от мокрых скамеек, трепетал в лужах и только подчеркивал осеннее увядание парка.