Серж Брюссоло - На пороге ночи

– Не вздумай брыкаться, – яростно зарычал он, – иначе я тебя придушу и отдам на съедением кротам, понял?

Свободной рукой он стащил с Робина шорты и трусики, перевернул на живот, прижав его лицо к деревянному настилу.

– Не прикидывайся недотрогой, – хрипел бродяга, – ты отлично знаешь, чего я хочу. Папаша наверняка это проделывал с тобой, все отцы так поступают, тут ничего не попишешь. А если не папаша, то кто-нибудь из твоих приятелей – в колледже, в душе, или сержант-инструктор в казарме новобранцев. В любом случае через это нужно пройти. Чем раньше, тем лучше: потом будет не так больно.

Хилтон коленом раздвинул Робину ноги, его рука с такой силой давила на затылок ребенка, будто он намеревался размозжить ему череп о доски. В следующую секунду мальчику показалось, что его разрывают надвое, и он громко закричал. Бродяга навалился на него всем телом, так что он почти не мог дышать. При каждом новом движении его мучителя Робина захлестывала страшная боль, и, почувствовав, что вот-вот потеряет сознание, он не стал этому сопротивляться…

Робин очнулся глубокой ночью, дрожа от холода и ощущая боль во всем теле. Сначала он подумал, что его обидчик до сих пор где-то рядом, и затаился, боясь пошевельнуться. Но вскоре догадался, что находится один: Хилтон бросил его посреди леса. Когда Робин встал на ноги, резкая боль пронзила его бедра. Он весь был в чем-то липком. Дрожащей рукой Робин ощупал себя. Кровь шла из того места, где гнездилась боль, – из заднего прохода. Он заплакал, но потом стал уговаривать себя, пытаясь вернуть мужество. Нет, он не должен вести себя как жертва, ведь от него ждали совсем не этого. Слово «содомия» завертелось у него в голове. Знакомый с античными текстами, Робин понимал смысл подобной практики, знал, что в Древней Греции взрослые мужчины нередко вступали в особые отношения с мальчиками. Такая телесная связь не считалась предосудительной до тех пор, пока подростки оставались безусыми. Свирепые воины, опустошившие Трою, даже они не пренебрегали такого рода близостью со своими соратниками по борьбе… А взять хотя бы «Двенадцать цезарей»: Светоний недвусмысленно высказывался по поводу любовных пристрастий некоторых из них. Похоже, это ничуть не мешало тем, кому уготована великая судьба.

Робину было так холодно, что у него стучали зубы. Он не сразу понял, что был совершенно голым. Где его одежда? Неужели Хилтон изорвал ее в клочья? В кромешной тьме он принялся шарить руками, надеясь отыскать свои вещи. Рыдания по-прежнему перехватывали ему горло, но он не давал слезам пролиться. В конце концов, в его жилах течет королевская кровь, он не должен терять власть над собой. Обнаружив вещи, Робин взял их дрожащими руками и оделся. На ощупь он пробрался к порогу хижины. Перед ним сплошной черной стеной стоял лес. Луна не светила, и продолжать путь в темноте было невозможно. Робин вернулся в свое убежище и лег, соорудив из сухой травы что-то вроде одеяла.

«Не важно, – убеждал он себя, – Ахилл, Патрокл… они этим занимались, нет никаких сомнений. Даже в замке, у меня дома, Пако так развлекался со своими дружками, я однажды застал его в парке. Уверен, оттого он меня и ненавидел – знал, что мне все известно. Все пройдет, и нечего об этом больше думать. Буду считать, что меня ранили на войне. Никто ни о чем не догадается…»

Физический контакт, навязанный Робину, травмировал его меньше, чем сознание того, что он совершил ошибку, приняв Хилтона Крапшоу за ангела-хранителя, посланца Антонии. Боже, до чего же он был глуп! Такая наивность заслуживала сурового наказания, и несправедливо было жаловаться на судьбу или хныкать, если он сам полез к волку в пасть.

«Ахилл, Патрокл… – повторял Робин. – А ведь они были великие воины…»

Психолог Санди Ди Каччо, состоящая на службе в местном отделении ФБР, поставила на стол чашку с кофе и задержала взгляд на досье, которое только что достала из портфеля. Санди, приближавшаяся к сорокалетнему рубежу, была красивой, элегантной женщиной со статной фигурой, безупречные линии которой поддерживались постоянной гимнастикой. Но в одном ее средиземноморское происхождение сыграло с ней злую шутку – она очень рано начала седеть. Если быть точнее, то с двадцати двух лет, когда она еще училась в университете. В том возрасте, когда подруги Санди превращались из блондинок в брюнеток и наоборот исключительно из соображений кокетства, несчастная девушка красила волосы, чтобы скрыть досадные признаки преждевременного старения. Втайне Санди до сих пор сетовала на судьбу, которая обошлась с ней несправедливо, и это чувство резко обострилось после того, как ей, двадцативосьмилетней, один не слишком деликатный любовник сказал, что у нее и в интимной части тела появились седые волоски. Когда Санди поделилась своими терзаниями с психоаналитиком, ее бывшим учителем, «контролером» на профессиональном жаргоне, тот, разумеется, предложил ей «над этим поработать». Тогда Санди чуть не дала ему пощечину. Воистину, для двух полов стрелки часов вращались с разной скоростью. «Для нас каждый год идет за два! – вспылила Санди. – Время мужчин и женщин нельзя черпать одной ложкой!»