Он протянул мне свернутый пергамент, подписанный незнакомым почерком. Опустившись на стул, я пробежала глазами приветствия и прочие формальности, потому что они одинаковы на всех юридических документах: «Именем такого-то, по воле такого-то, под покровительством такого-то...»
Эти слова только мешают добраться до той части послания, которая имеет значение.
«Мы , не желая , чтобы подобные преступления и еретические болезни , которые растут , точно опухоль , если их не вырвать немедленно и если молча их игнорировать или скрывать правду о них , мы , с целью применить это лекарство как можно эффективнее , именем присутствующих , просим и требуем , чтобы вы , не обвиняя в преступлениях и грехах других , не пытаясь оправдаться за счет других , повелением этого эдикта предстали перед нами или нашим представителем в Нанте , в понедельник , следующий за праздником Воздвижения Животворящего Креста , то есть в девятнадцатый день сентября. Вас , Жиль де Ре , рыцарь , наш подданный , находящийся в нашей юрисдикции , мы призываем в соответствии с условиями данного письма предстать перед Нами , а также перед обвинителем Нашего суда в Нанте , которому поручено это дело с целью привести его к завершению во имя нашей веры , а также закона , и для достижения этого Наша воля состоит в том , 1 чтобы настоящие письма были вовремя отправлены адресату вами или кем-нибудь из ваших подчиненных.
Написано 13 сентября в год 1440 от Рождества Христова».
Сегодняшнее число. Но было еще довольно рано, и письмо, наверное, не добралось до своего адресата. Оно было составлено по приказу епископа Жана Гийоля, с которым мы были не слишком хорошо знакомы. Я положила письмо на колени.
– Вы не подписали его.
– Другие наделены достаточными полномочиями. Завтра увидит свет еще одно официальное заявление: «Я, Робин Гийоме, священнослужитель, государственный нотариус епархии Нанта, в соответствии со всеми правилами и формой, собственноручно, 14 сентября 1440 года, составил эти документы, в которых вышеназванный Жиль, рыцарь, барон Ре, объявлен главным обвиняемым».
– И снова вы не поставили свою подпись, епископ.
– Здесь не требуется моей подписи, – ответил он. Он решил держаться в стороне – по возможности.
Жан де Малеструа не сопровождал получивший приказ арестовать Жиля де Ре отряд, который прибыл в Машекуль двумя днями позже, пятнадцатого сентября, – он отправил вместо себя другого законника.
Отряд из представителей закона и солдат, вооруженный до зубов, верхом на великолепных лошадях, остановился у ворот замка милорда.
Среди них были люди, занимавшие равное ему положение, и те, с кем он поддерживал близкие отношения, мужчины, сражавшиеся с ним против англичан в Орлеанской битве. Я попыталась представить себе, каким же могучим духом нужно обладать, чтобы арестовать собственного соратника. Должна признаться, что я так и не пришла ни к какому выводу, когда услышала, как капитан Жан Лаббе, который воевал в армии Жиля, зачитал ордер на арест и потребовал, чтобы Жиль де Ре немедленно сдался.
«Мы , Жан Лаббе , капитан , действующий от имени милорда Иоанна V , герцога Бретани , Робина Гийоме , правоведа , а также Жана де Малеструа , епископа Нанта , обязываем Жиля , графа де Бриенн , владеющего Лавалем , Пузожем , Тиффожем и другой собственностью , маршала Франции и генерал-лейтенанта Бретани , немедленно впустить нас в свой замок и сдаться нам , чтобы в дальнейшем ответить на обвинения в колдовстве , убийстве и содомии».
Как всегда, мы покинули часовню после вечерней молитвы и вернулись в аббатство. Жан де Малеструа в основном молчал, да и мне разговаривать особенно не хотелось. Мы обменялись всего парой слов, когда проходили под арками, отмечавшими границу церковных владений.
Но некоторые слова не подчиняются никакой воле; Жан Де Малеструа взял меня за руку, и я остановилась.
– Я получил сообщение от капитана Лаббе, – тихо проговорил он.– Они прибудут до наступления утра. Он постарается организовать все так, чтобы они появились здесь глухой ночью.
Читать дальше