Монс Каллентофт - Смотри, я падаю

Сказать это немцу? Что его забор выкрашен в оттенок «нюд, песчаный беж».

Нож воспоминания вонзается чуть ниже сердца.

Никогда не попадает прямо в сердце.

Медленно-медленно стискивают аорту холодные пальцы судьбы, стена съеживается до размера губ в зеркале.

Тим нажимает кнопку домофона рядом с воротами из частых железных прутьев. Видны пучки кабеля, наполовину вмурованные в белую штукатурку каменного забора. Камера мигает, и он становится так, чтобы его было видно. Лицо видно четко, хотя картинка расплывается. Это он, этот острый нос принадлежит ему, но это все же чужой человек, как будто бы морщины под потухшими глазами становятся иллюзией.

– Ты красивый, – сказала Милена, когда они впервые вместе пили коктейль после знакомства в очереди к иммиграционному офису. – Похож на француза, героя какого-то вычурного фильма про полицию. Мне этого достаточно.

Она помолчала.

– Пока ты не начнешь меня бить.

Он стоит на солнцепеке и совсем не чувствует себя как Венсан Кассель. Жара вдавливает его в асфальт. Он ждет ответа и жалеет, что не оставил пиджак в машине. Улица узкая, как вырезанная из отвесных скал. По обе стороны дороги каменные заборы.

Спрятанные богатства. Защищенные богатства. Осколки разбитых стекол по верхам барьеров между имущими и неимущими. Камеры, сигнализация, электроизгороди, охрана. Русские деньги, гангстерские деньги, законные деньги, черные, белые деньги, нигерианские нефтяные деньги, саудовские и катарские, британские деньги, китайские и немецкие в том числе. Даже таблички с названиями улиц в этой части города написаны на немецком. А внизу, в маленькой лодочной гавани, в кафе подают к обеду клецки и традиционное немецкое блюдо зауэрбратен. В октябре проводится Октоберфест, на который привозят пиво из Баварии.

Никакого ответа на звонок. Вместо этого раздается жужжащий звук, ворота едут вверх, и Тим спускается по белой мраморной лестнице к вилле, где открыта дверь. Фасад простирается на пятнадцать метров в каждую сторону, здание похоже на эдакий модернистский кубик сахара-рафинада, раздробляемый темными окнами от пола до крыши.

– Заходите, – слышится голос на английском с акцентом, и Тим входит в холл. Высота до потолка почти десять метров. Прямо перед ним окна, в которые, кажется, втекает море именно такого цвета, как на афише, что висит у них в офисе. Для некоторых такой оттенок существует и в реальности.

Ни в чем люди не похожи.

Как будто он этого не знает.

На белых стенах висят яркие картины художников, которых Тим хоть и слабо, но все-таки знает. Ребекка обычно таскала его по галереям и в Музей современного искусства в Стокгольме, так что вот это большое полотно с папой и мамой, держащей в объятиях сына, точно принадлежит кисти Нео Рауха.

Немец входит через арку, ведущую в гостиную с большими белоснежными диванами и кушеткой, обтянутой светло-розовым бархатом.

– Как хорошо, что вы смогли приехать так быстро, – говорит он и протягивает руку: – Петер Кант.

– Мы стараемся предлагать хорошее обслуживание.

Тим слышит самого себя, произносящего эти слова, и видит улыбку Петера Канта, не издевательскую, а жалостливую, значит, и Кант знает, кто он такой и почему он здесь, на острове.

Либо все это мне просто мерещится.

Петер Кант пожимает ему руку твердо, решительно, и Тим только теперь замечает, что он ниже его ростом, крупный, но не жирный. Голова покрыта коротко подстриженными седыми волосами без малейшего намека на возрастное облысение. Он выглядит, как моложавая копия Джорджо Армани, более грубая и менее элегантная версия в возрасте шестидесяти лет.

Он приглашает Тима в гостиную, и Тим изучающе смотрит на его черные джинсы с золотыми пуговицами, белую рубашку с красными швами, замшевые лоферы от «Гуччи» с красно-зеленой прострочкой ранта, а в саду дождеватель разбрызгивает воду на газоне, создавая эффект перевернутого дождя с зеленого неба. Несмотря на засуху, несмотря на нехватку воды, несмотря на то, что весь остров умирает от жажды.

Вода выключается, и море становится видно еще лучше. По скалам на другой стороне бухты карабкаются огромные виллы. Природа вокруг них приручена, но не слишком. Там можно лечь в шезлонг у бассейна, выложенного плитками под батик с Гоа, почувствовать себя огромной кошкой типа рыси, которая охотится на все, кроме мышей и крыс.

Петер Кант приглашает его сесть, и Тим глубоко проваливается в мягкое кресло. Немец исчезает, Тим слышит звук кофемашины и думает, есть ли у немца прислуга, вряд ли, полагает он, наверное, немец живет совсем один. На стене висит большой стилизованный портрет игрока в бейсбол, а рядом в аккуратный ряд выстроились несколько надписанных бейсбольных бит.