Влад Ревзин - Палачи и проходимцы времен аншлюса

– Пусть отправляется послезавтра. Операция, через пять дней. Осмотрится там… а работать начинает сразу, как сядет в поезд. Тот, что через Инсбрук, в 21:15. В поезде будут два наших товарища, Джемини сопроводит их до Вены. Все ясно?

«Итальянец» достал портсигар, тщательно выбрал одну из маленьких коричневых сигарилл, аккуратно размял.

– Закуривай!

Швейцарец взял сигариллу из пачки, большим и указательным пальцем, но так, что и уже размятая итальянцем сигарка застряла между мизинцем и безымянным пальцем. Всунул сигариллу из портсигара в рот, небрежно опустил вторую за твидовый отворот, дождался огонька зажигалки.

– Что ж, спасибо за угощение. Кофе у этих нейтральных подлецов и впрямь хорошее. Прощай, Димочка, на вокзал я и сам вернусь, подожду поезда в зале…

Он спрятал портсигар, встал, застегнул свои квадратные пуговицы, посмотрел на Сенна с высоты своего роста. Что-то не понравился Микаэлю этот взгляд.

Василий Валерьяныч развернулся, и шагнул за дверь. Вскоре его широкая спина исчезла за фонтаном.

Расставшись с синьором Инсинье, Сенн взял неторопливого извозчика, добрался, в полчаса, до своего района Энге. В гостиной он первым делом задвинул одну из ярких штор на окне, выходящего на улицу Мютенквай.

Сел к столу, положил перед собой сигариллу. Маленький цилиндрик покатался на гладкой поверхности и остановился. Он аккуратно разломил сигариллу, выудил из пахучего табака тонкую трубочку папиросной бумаги.

Бледные знаки расползлись на прозрачном листе.

После прочтения он долго сидел, сгорбившись.

Годы, что он прожил здесь, были самыми счастливыми в его жизни. У него были деньги, великолепная квартира, милая Элизабет. Он стал буржуа. Он жил, не как пролетарий, – провались они все вместе с крестьянами и интеллигентской прослойкой, в тартарары. И пусть бы товарищей партийцев с собой забрали.

Агентство дало независимость.

Он мог прожить и сам, – без указаний и контроля, жалованья, секретных фондов. И цепей служебного долга, навечно прикованных к прошлому.

Сенн встал, подошел к шкафу, открыл нижний ящик, вытащил револьвер в батистовой тряпице. Револьвер «Scmidt» 1882 года, изящный, как скаковая лошадь. Он пересчитал патроны в барабане, взвесил тяжесть и удобство деревянной ручки.

Надел пальто, положил оружие в карман, проверил, не цепляются ли скоба или подствольный шомпол за ткань.

Потом стоял у окна, глядел на озеро и далекие деревья на другом берегу.

Сенну пришло в голову, что по-французски и немецки он сейчас может выразить желание или деловое предложение предельно внятно. Гораздо лучше, чем по-русски. Как там у Маркса, – бытие определяет сознание. А может, и не у Маркса, – а еще какого-нибудь тоскливого зануды.

Вышел, осмотрелся, скорее по привычке, тяжелым шагом пошел к воде.

У него было скверно на душе.

Сенн шел под деревьями, окаймлявшими набережную, направляясь к дальним стенам полуразрушенных старых домов на той стороне. Там, на противоположном берегу, городские власти собирались проложить улицу и построить новые дома.

Но сейчас за Китайским садом было пусто.

Молодые мамы в маленьких домиках укладывали своих детишек спать, пожилые джентльмены, курящие сигары за столиками кафе, сейчас отходили ко сну, парочки, гуляющие здесь днем у кромки воды, разошлись по домам.

Вдали, по темному озеру, беззвучно скользил пароходик, и скоро исчез в тени берега. Громада Цюрихсбергской горы тяжелым силуэтом выделялась на вечернем небе.

Он так и не собрался туда подняться.

Вода была гладкая и черная. Кусок старой еще нетронутой строительными рабочими мощенки блестел под ногами. Свет дугового фонаря просачивался сквозь голые ветви. Уединенное местечко.

От крайнего ствола сада отделилась темная фигура, преградила Сенну путь.

– Микаэль!

У Сенна перехватило дух.

– А. Джемини. Хорошо. Рад, что ты здесь.

– Штора на окне. Срочно. Что-то случилось?

– Случилось, – он судорожно хлопнул ладонью по карману, выхватил револьвер:

– Извини…

Он положил палец на курок, опоздав лишь на десятую долю секунды.

Сильный удар по руке. От локтя до плеча пронзило болью, будто ударило молнией. Револьвер вылетел из ладони, ударился с металлическим звоном о брусчатку. Пропал в темноте.

Сенн схватился за предплечье, нащупал рукоятку ножа.

Это в его руке торчал нож. Руке было тепло и мокро.

Теперь стало страшно.

Темная фигура сделала шаг вперед. Его ударили в лицо, словно кот толкнул лапой, небрежно и мягко, – он покачнулся, упал на левый бок. Он продолжал держаться за правую руку, и боль от встречи ребер с мощеным покрытием прорезала бок и грудь.