Калеб Карр - Алиенист

– Первый же наш разговор сразу коснулся этой темы, – продолжал Крайцлер. – Она сказала, что никаких двусмысленностей и осложнений здесь быть не может – все должны думать только о деле. – Я надулся, а Ласло пристально посмотрел на меня. – Должно быть, вам трудно было это вынести? – спросил он, хмыкнув опять.

– Да уж, не легко, – ответил я с раздражением.

– Могли бы просто спросить ее.

– Знаете, не одна Сара старалась вести себя профессионально! – взорвался я, топнув ногой. – Хоть я и не понимаю, как это могло отразиться на… – И тут меня осенило. – Погодите. Минуточку. Если это не Сара, то кто же, черт побери, тогда… – Я медленно перевел взгляд на Ласло, а он так же медленно опустил голову и уставился в землю. Ответ был написан у него на лице. – Бог ты мой, – выдохнул я. – Так это Мэри?

Крайцлер окинул взором станционные постройки, затем вгляделся вдаль, откуда следовало прибыть поезду и спасти его от этой инквизиции. Разумеется, горизонт был чист.

– Понимаете, Джон, здесь довольно запутанная ситуация, – наконец выдавил он. – Я бы попросил вас понять и не судить сгоряча.

Я же был так потрясен, что не мог на это даже ничего сказать, а потому лишь немо внимал тому, как Ласло пытается эту «запутанную ситуацию» мне разъяснить. Впрочем, одно мне было понятно четче прочего: его всерьез беспокоило, что Мэри была его пациенткой, и оставалась вероятность, что ее чувства к нему – не что иное, как благодарность или, еще хуже, уважение. Именно поэтому, осторожно объяснил мне Ласло, он старался никак не поощрять ее и не позволял себе ответное проявление чувств, пока где-то год назад ему не стала окончательно ясна природа ее расположенности к нему. В то же время ему очень хотелось, чтобы я понял и другое: их с Мэри взаимное влечение крайне укрепилось за эти годы, что во многом было вполне естественно.

Едва начав работать с неграмотной и предположительно невменяемой девушкой, Крайцлер сообразил, что вообще не сможет общаться с ней, пока между ними не утвердится связь, основанная на доверии. И он смог создать такие узы, открыв Мэри кусочек своего прошлого – то, что он теперь двусмысленно именовал «личной историей». Не подозревая, что мне известно об этом эпизоде его жизни куда больше, чем он почитал за труд сообщить, Крайцлер и не догадывался, насколько полно я его понимал. Мэри же, насколько я мог предположить, была первым человеком, чьим ушам Ласло доверил драму своих бурных взаимоотношений с отцом, и подобное признание не могло не вызвать в ней ответного доверия; более того, Ласло, надеясь лишь побудить ее к рассказу о собственном прошлом, сам того не подозревая, заронил в ее душу семена своеобычной близости. После того как Мэри оказалась на 17-й улице в качестве прислуги, близость эта никуда не делась, напротив – жизнь в доме стала занимательнее и загадочнее. Когда в итоге Крайцлеру стало невозможно отрицать, что, во-первых, чувства Мэри к нему уже вышли за рамки одной лишь благодарности, а во-вторых, похоже, он сам испытывает ответное влечение, он погрузился в длительный самоанализ, пытаясь выяснить, не обычную ли жалость он испытывает к несчастному одинокому существу, взятому им под крышу. Окончательно удостоверился он в этом лишь за несколько дней до начала нашего следствия. Дело вынудило его отложить разрешение проблем личного свойства, однако помогло определиться с тем, каким это разрешение неизбежно станет. Ибо едва стало понятно, что физической опасности подвергаются не только члены нашего маленького отряда, но и его домочадцы, первым желанием Крайцлера стало защитить Мэри от угрозы, и оно намного превосходило заботы обычного попечителя. Именно тогда он принял решение как можно меньше сообщать ей о ходе следствия и, по возможности, изолировать ее от участия в нем; отдавая себе отчет, что враги способны уязвить его посредством тех, кто ему дорог, Ласло надеялся, что предохранит ее этим: если бы посторонний и смог установить с нею контакт, ему бы не удалось вытянуть из нее никаких полезных сведений, ибо она бы их просто не знала. Только перед самым отъездом в Вашингтон Крайцлер решил, что их отношениям можно как-то «развиться», о чем немедленно поставил в известность Мэри. Поэтому в глазах у нее стояли слезы, когда она глядела ему вслед: девушка боялась, что с Ласло может случиться такое, что помешает им перестать быть просто хозяином и прислугой.

Когда Крайцлер закончил рассказ, из восточных далей до нас донесся первый гудок нью-йоркского экспресса. Еще не оправившись от изумления, я принялся перебирать в памяти события последних недель, стараясь понять, где именно мне удалось сойти на путь неверных толкований.