Калеб Карр - Алиенист

Крайцлер появился около пяти вечера, но в дебаты вступать не стал – только отвел меня в сторонку и попросил срочно составить ему компанию в поездке на вокзал Гранд-Сентрал. Хотя с Ласло последние дни мы не общались, я не переставал за него волноваться, и таинственность грядущей поездки меня очень насторожила. Я спросил, следует ли мне брать вещи, но он ответил, что ехать нам недалеко – по Гудзонской ветке в некое учреждение, расположенное к северу от города. Беседу, ради которой мы едем, он решил назначить на вечер, поскольку все руководство заведения уже разъедется по домам, и на наш визит никто не обратит особого внимания. Больше Ласло не сообщил ничего, и выглядело все это в тот момент крайне загадочно. Теперь же я понимаю причины такой скрытности: сообщи он мне, куда мы направляемся и с кем должны встретиться, я бы наверняка отказался.

Из центра Манхэттена – меньше часа поездом до городка на Гудзоне, названного одним голландским торговцем в честь китайского города Циньсинь. Впрочем, и для посетителей, и для арестантов дорога в Синг-Синг пролегала далеко не сквозь реальное время, ибо казалась длиннейшей и кратчайшей одновременно. Расположившись у самой воды и предлагая роскошный вид на утесы Таппан-Зи напротив, тюрьма Синг-Синг (сначала известная как «Маунт-Плезант») открылась в 1827 году и воплощала собой, как тогда считалось, самые передовые веяния в пенологии. В те дни тюрьмы представляли собой маленькие фабрики по производству чего угодно, от расчесок до мебели и тесаного камня, и арестантам вроде бы действительно жилось лучше, нежели семьдесят лет спустя: по крайней мере, скучать им не приходилось. Разумеется, в начале века их безжалостно избивали и мучили, но так было всегда и остается поныне; однако работа, как вам бы сказал любой, намного предпочтительнее «покаяния» – по преимуществу праздного состояния, когда не остается ничего иного, кроме тяжких раздумий о деяниях, приведших несчастного в такое кошмарное место, и планов возмездия тем, кто в этом повинен. Однако тюремная мануфактура приказала долго жить с явлением профсоюзов, не желавших мириться с тем, что каторжане сбивают цены и заработок рабочих надает. Именно поэтому в первую очередь к 1896 году Синг-Синг постепенно превратился в кошмарно бессмысленное средоточие арестантов в полосатых робах: им по-прежнему запрещалось разговаривать и они все так же маршировали только строем, вот только ходить теперь было некуда – работать им не давали.

Каким зловещим бы ни казался мне визит в такое дикое, мрачное и безнадежное место, все затмила подлинная тревога, когда Ласло наконец поведал, кому мы обязаны этим путешествием.

– Глупо было не вспомнить о нем сразу, – сказал он, когда поезд лязгал вдоль Гудзона, а за окнами разливался приятственный закат над сочной зеленью окрестных холмов. – Разумеется, прошло уже двадцать лет. Тогда мне казалось, что я его не забуду никогда. И я должен был сразу сообразить, едва увидел тела…

– Ласло, – резко прервал его я, тем не менее, радуясь, что мой друг все же разговорился. – Теперь, раз уж вы втянули ме-ня в это жалкое предприятие, может, хватить говорить загадками? С кем мы должны там встретиться?

– Но более меня удивляет, что и вы, Мур, о нем не вспомнили, – ответил он, похоже, наслаждаясь моим смятением. – В конце концов, он был вашим любимым персонажем.

– Да кто же?

Не сводя с меня черных глаз, Крайцлер сухо произнес:

– Джесс Поумрой.

При звуке этого имени мы оба застыли в мрачной немоте, словно оно одно могло повергнуть наш пустой вагон в ужас и хаос; подробности дела мы обсуждали уже полушепотом. Случались на моей памяти убийцы и более плодовитые, нежели Джесс Поумрой, но такого трепета не вызывал больше никто. В 1872 году Поумрой заводил детишек в укромные места рядом со своим пригородным селением, раздевал их, связывал и пытал ножами и хлыстами. В конце концов его поймали и заключили под стражу, однако вел он себя в камере столь образцово, что суд удовлетворил слезное прошение его матери – муж бросил эту женщину давным-давно, – и всего через шестнадцать месяцев после вынесения приговора сына условно освободили. Практически сразу после выхода на свободу у дома, где они жили, было совершено еще более страшное злодеяние: на пляже нашли мертвого четырехлетнего мальчика – горло перерезано, тело изуродовано ножевыми ранами. Заподозрили Джесса, но следствию не хватило улик. Но через несколько недель прямо в подвале их дома обнаружили тело пропавшей десятилетней девочки. Ее тоже пытали. Джесса немедленно арестовали и в последующие недели подняли все нераскрытые дела о пропаже детей. Ни одно из них в итоге не дало никаких зацепок с Поумроем, однако и девочки для вынесения приговора оказалось более чем достаточно. Адвокаты Джесса ухватились было за возможность объявить своего клиента умалишенным, но их труды были заранее обречены. Поумроя приговорили к казни через повешение, но приговор изменили на пожизненное одиночное заключение. Из-за одного обстоятельства.