Николай Андреев - Убейте Прохожего! Книга 4

– Мне уже сорок три года. У меня морщины, и виски седые.

– Седина портит женщин, но не мужчин!

– И на все-то у вас есть ответ… А еще я невысокий и худой.

– Вы не длинный и не толстый!

– Я не богатый и не депутат.

С тем, что Романов не богатый и не депутат, Люда спорить не стала. Она с готовностью кивнула и сказала: да, он – прирожденный интеллигент.

Романов еще раз повернул голову в сторону зеркала. Поднял подбородок и, скосив глаза, внимательно посмотрел на свое отражение. Решил, что именно в такой позе он больше всего похож на своего отца – профессора университета – человека, который не только к студентам, но даже к соседям-алкоголикам и их детям-наркоманам обращался исключительно на вы.

– А вы вообще-то знаете, кто такой интеллигент? – не поворачивая головы, спросил Люду.

Та пожала плечами. Сказала, что точного определения она, конечно, не даст, но думает, что интеллигент – это тот, кто разговаривает так, как разговаривает он – Василий Сергеевич, мыслит, как он и как он держится с людьми.

С этими словами Люда взяла в руки кисточку. Нежно провела по лбу Романова и спросила: сам-то он знает ответ на вопрос, который только что задал.

– Конечно, – ответил Романов. – Согласно словарю Ожегова, интеллигент – это работник умственного труда, обладающий специальными знаниями в различных областях науки, культуры, техники. А придумал это слово, если мне не изменяет память, писатель девятнадцатого века, теперь, к сожалению, уже порядком забытый, Владимир Баборыкин.

Люда недоуменно пожала плечами. Спросила: означает ли это то, что каждый работник умственного труда, обладающий специальными знаниями в различных областях, является интеллигентом.

Не отводя взгляда от своего отражения в зеркале, Романов отрицательно покачал головой.

– Нет, – ответил он, – не означает.

– Выходит, определение Ожегова не точное?

– Выходит, нет.

Люда обрадовалась. Довольная собой, она вытерла руки о тряпочку, лежащую на столе возле баночки с кремом, и сказала, что до тех пор, пока ей толком не объяснят: кто такой интеллигент и с чем его едят, свое определение она будет считать единственно верным.

Настроение у Романова стало портиться.

Окончательно же оно испортилось после появления в гримерной комнате Никиты Малявина.

С видом человека, у которого в запасе на всё про всё есть ровно одна минута, Малявин вбежал в комнату, обнял Люду за талию и смачно чмокнул в подставленную щеку.

Люда расплылась в улыбке, отчего свет ее лица поднялся до отметки в шестьдесят ватт, и попросила повторить то же самое, но уже с чувством.

– Не могу, – отказался Малявин.

– Почему?

– Амбре после вчерашнего застолья не той консистенции.

Люда засмеялась. Сказала, что, по мнению ее старшей сестры Ольги, у которой, к слову, было три мужа, четыре любовника и с десяток мелких, ни к чему не обязывающих связей, у настоящего мужчины должна быть волосатая грудь, кривые ноги и от него должно обязательно пахнуть хорошим коньяком.

– Так что, Никита Иванович, вы уж, пожалуйста, не разочаровывайте меня. Раз вас Боженька кривыми ногами обделил, так позвольте убедиться в том, что хотя бы с амбре у вас всё в порядке.

Малявин сдался. Он с чувством поцеловал гримершу сначала в одну, потом в другую щеку и сказал, обращаясь Романову, что гримерная – единственное место на телевидении, где чувствуешь себя человеком.

– Умеет Людмила пролить бальзам на израненную мужскую душу, ох, умеет!.. Ты – моя милая лгунья! – Он еще раз нежно обнял гримершу за талию и поцеловал в лоб.

– Я не лгунья! – оттолкнула его Люда. – Просто есть люди, которые говорят в глаза то, что человек не хочет слышать о себе, а я говорю то, что хочет. Что в этом плохого?

Перестав улыбаться, Малявин сказал, что ничего плохого в этом нет, если, конечно, не считать того, что ложь, какие бы благородные цели не преследовала, всегда остается ложью. Вытер тыльной стороной ладони губы и с серьезным видом осмотрел Романова. Спросил:

– Ну как, готов?

– Еще один штришок! – Схватив со стола расческу, Люда пригладила Романову челку. Присела перед ним на корточки и заново перевязала галстук. – Вот теперь, кажется, готов. Можете забирать!

Проводив мужчин до двери, Люда села в кресло, в котором несколько секунд назад находился Романов. Достала из тумбочки две расчерченные карты города, с нанесенными на них крестиками и точками – отметинами развернувшегося сражения Демиурга с Пиратом, и принялась изучать их.