Петр Елизаров - Шаровая молния

На глазах у до смерти напуганной матери Диму стали изо всех сил быть ногами. Вскоре в ход пошли не только ноги, но и руки, и припрятанный кастет, который буквально ломал Митю, принося ему с каждым последующим ударом настоящие муки. Его мать собралась было закричать, но Рыжий зажал ей рот своей грязной ладонью и принялся медленно душить, чтобы та больше никогда не издавала никаких звуков.

Слышался лишь шорох одежды, звуки возни и еле слышимые всхлипы Александры Игоревны и стоны Димы Тихомирова, изнывавшего от боли. Его били так часто, что вскоре на нем не осталось живого места. Никто не хотел останавливаться – даже наоборот.

Тихомиров плакал от терзающей его боли, но изо всех сил старался терпеть, старался по возможности прикрываться руками, но силы быстро оставили его – он уже не мог держать руки в одном положении и контролировать свое измученное тело. Он лежал на холодной земле, чувствуя, как она медленно высасывала из него энергию. Постепенно рассудок Димы Тихомирова мутнел – он уже не мог двигаться, кричать ему было нельзя, иначе его убьет заполнившая глотку кровь. Били его профессионально, по самым болезненным точкам. Как только стало ясно, что он больше не сможет ничего предпринять, нападавшие оставили его.

Дмитрий изо всех сил старался подняться и хоть как-нибудь помешать подонкам, которые направились к его матери. Александру Игоревну повалили и избивали уже втроем. Диме ничего не оставалось, как со слезами на запачканном лице и пульсирующей, обжигающей болью в теле смотреть за тем, как уродовали его мать – он даже не мог повернуть голову в другую сторону. Тихомиров тянул к ней руки и пытался, цепляясь за траву, вскапывая руками землю, доползти до нее. При любом малейшем движении его пронизала острая боль, от которой он съеживался, зажмуривал глаза и стискивал зубы. Он открывал рот и хотел начать кричать, но вместо звуков изо рта текла кровь, а дышать было трудно. Оставалось горько плакать от сожаления, что в такую минуту он абсолютно бессилен. С ним погибала и его любимая мама, которая до самого последнего хотела спасти своего сына, всячески привлекая внимание Трофима и его людей на себя, чтобы они отвлеклись от Димы. В результате вся эта орава перекинулась на нее – она принимала все удары на себя, не думая сопротивляться, что только раззадоривало ублюдков.

Сознание покидало мальчишку – Диме внезапно стало грустно, что его лишают жизни именно так: жизни, в которой он так много не успел сделать, так много не повидал, так много не сказал; этой жизнью он не успел насладиться и не успел поблагодарить маму за все. Он чувствовал, как изнывает его тело, сплошь покрывшееся ссадинами, гематомами, синяками, царапинами, кровоподтеками и уличной пылью и грязью, за которыми скрывались ушибы, многочисленные вывихи, внутренние кровотечения и переломы. Он не мог пошевелиться, не мог даже без боли вдохнуть ночного воздуха, ему оставалось лишь вглядываться в ночное небо и сквозь слезы искать на нем звезды, которые так на нем и не появились. Подсознательно он звал на помощь… хоть кого-нибудь, но никто не приходил – вскоре и эта вера оставила его. Тихомиров чувствовал, как асфальт и земля вокруг становятся влажными от его крови. Дима медленно уходил…

Его сердце болело за маму – он ощущал и ее боль. Над Александрой Игоревной изощрялись похуже, чем над ним – в ход пошло все: и нож, и кастет, и руки, и ноги, и кусок палки с газона. Превозмогая все свои возможности и невзирая на боль, Дима в полуобморочном состоянии тянул себя руками к матери. Он полз в том направлении, совершенно не думая, что может умереть от таких нагрузок. Он полз через боль и слезы, оставляя за своим телом кровавый след.

Рыжий увидел, что мальчик не обездвижен. Абсолютно неадекватный и освирепевший маньяк с улыбкой на лице ринулся к Тихомирову. Он, схватившись за толстовку, приподнял бедолагу и невозмутимо всадил нож прямо ему в живот. Дима резко ощутил холод, проникший вглубь него. Когда окровавленный нож был вынут, Дмитрий рухнул на землю и обмяк. Без движения лежала и его мать, зверски растерзанная молодчиками за колечко, цепочку и две сережки, которые не представляли особой ценности. Ее платье было разорвано – она была окровавлена и изуродована, как и ее сын.

Обшарив лежащих вновь и убедившись, что у них больше ничего нет, банда принялась уходить с места преступления, прихватив еще в самом начале избиения наручные часы Тихомирова. Но одному из отморозков (в черной кожаной куртке) так понравилось это зверство, что он не хотел уходить, раздавая тумаки то Диме, то его маме. Трофим с Рыжим принялись оттаскивать его, но он постоянно вырывался. Пора было уносить ноги, ибо велика была вероятность, что кто-нибудь вскоре здесь появится, обнаружит трупы и их могут засечь по горячим следам.