Виктор Точинов - Зеркало судьбы

Нади не было. На спинке стула висел её бежевый жакет, на столе лежала раскрытая книга. Та же, что и неделю назад.

– Да что вы себе позволяете! – толстуха вцепилась в его рукав. От неё пахло дешёвыми духами, лекарствами и квашеной капустой. Почему-то это нелепое сочетание успокаивало. – Это государственное учреждение!

– Где Надя?

Сейчас она спросит: «Какая Надя?». И останется только шагнуть в окно. Хотя ведь невысоко. Высота – метра три…

– Вышла. На пять минут. К посетителю. И нечего тут дверью хлопать!

Мальчишка сидел на кладбищенской скамье и задумчиво жевал рогалик. При появлении Вадима сразу вскинулся, развернул газету – с проверченными дырочками, надо полагать – и стал изображать увлечённое чтение.

На кладбище. Под дождём.

Это было так глупо, что у Вадима отлегло от сердца. Живой. Настоящий.

– Эй, товарищ! Нельзя! – окликнул он Вадима, когда тот свернул на заросшую аллею.

– Влад запрещает?

– Вы кто? – растерялся парень.

– Человек, у которого есть пистолет, – скривился Вадим. – Достаточно?

– Всё, дальше уж сами, – проворчал юнец, локтем открывая дверь неприметной сторожки – дотрагиваться до ручки он, видимо, побаивался. – Только там страшно, жуть!

Вадим спустился в подвал по крутым стоптанным ступеням. Длинный извилистый коридор освещался тусклыми электролампочками. Стены, выложенные кафелем. Ряды стальных дверей по обе стороны. Грязные разводы на полу.

Страх, перебродив, превращается в ярость, – мелькнула в голове фраза из теперь уже дважды сожжённого романа. Ох, если бы так… Но страшно не было. Это точно.

В тёмной нише вповалку лежали статуи химер – видимо, сколотые с надгробий во времена народовластия, да так и не пристроенные обратно. Львиные лики скалились из-под слоя пыли. Заляпанные известью, прикрытые нелепой цветастой тряпкой, химеры вызывали не ужас, а брезгливую жалость.

А что, славный способ проверки, скривился Вадим. Смена контекста. Настоящее – меняется вместе с ним. Неживое, рукотворное – остаётся собой.

Нет, страшно не было.

Хотя руки всё равно дрожали.

Вадим подошёл к призывно приоткрытой двери. Заглянул в комнату.

Вот они, оказывается, какие, когда его нет рядом – сидят рядом на койке, бессмысленно глядя на противоположную стену; Надя улыбается…

Влад вскинулся, схватил со стола пистолет.

– Отпустите! – крикнула Надя надорванным голосом. – Ну что, что я вам сделала?

– Вадь, заходи, – Влад смерил его презрительным взглядом. – Да уж… Такой был славный мальчик. А стал учителишкой с мелкобуржуазными замашками. Самому-то не противно?

– Зато ты не изменился. Хотя вообще-то людям это свойственно.

Он не понял. Или не подал вида.

– Значит, так. Я до сих пор считаю, что каждый имеет право на работу над ошибками. Правильно, господин словесник? Твоя полицейская знает о нас. Мои друзья утверждают, что утром вы с ней болтали о некоем письме. Письмо мы изымем, а вот с бабой надо что-то делать. Тебе она доверяет…

Незаметно взвести курок не вышло – щелчок отдался эхом в тёмных углах комнаты.

– Ясно, – поскучнел Влад. – Второй вариант.

Он приставил пистолет к виску Нади, притянув её к себе, как куклу.

– Понимаю, чувства остыли. Но смерти её ты не хотел бы, а?

– Вадим, не думай обо мне! – страдальчески выкрикнула Надя. – Делай, что подскажет сердце!

– Надя, кто ты? Что ты за существо?

– Человек, – удивлённо ответила она. – Твоя жена!

Тварь. Восемь лет жрала его, топила в своей липкой заботе. Восемь лет врала ему – и продолжает врать.

– Что ты задумал? – Влад растерянно глядел на него. Чёрное дуло всё так же прижималось к виску Нади. – Вадь, я ведь правда… Я её убью, если ты…

– А пусть сама решит. Надя, убить тебя?

– Как скажешь, Вадюша. Как считаешь нужным, – она лучезарно улыбнулась.

– Считаю до трёх! – жалобно, визгливо выкрикнул Влад, прижимая к себе Надю.

– Бывай, – бросил Вадим. И нажал на спусковой крючок.

На один жуткий, бесконечный миг ему показалось, что он ошибся.

Кровь у них была человеческая. И вместе с кровью постепенно уходило то, что делало их похожими на людей. Лица разглаживались, приобретая безжизненную симметрию, глаза теряли цвет, превращались в круглые слюдяные озёрца.

Не люди – наброски.

Он дотронулся до Надиной щеки, до гладкой сухой кожи, похожей на папиросную бумагу. Брезгливо отдёрнул пальцы. Хотя чего кривиться? Это же его химеры. Те, кого он создал, чтобы стать человеком.