Алекс Берр - CHILDFREE

– Как ты? Давно тут сидишь? – Располагаюсь напротив него.

– Ох, даже и не вспомню, – грустно усмехается. – Память меня теперь все чаще подводит, представляешь. Помню до мелочей свое детство. Даже стихи со школы. Но не помню, что делал полчаса назад.

– Такое бывает в твоем возрасте. Может быть, судьба подкидывает воспоминания из юности, чтобы хоть как-то разукрасить будни?

– Если так, то судьба меня ненавидит. Даже и не знаю, что я ей сделал плохого. – Искренность Тони располагает, делает все вокруг комфортным и уютным.

– Ты не любишь вспоминать свои молодые годы?

– Моя молодость закончилась, как только я отдал своего ребенка, Генри. – Хриплый старческий голос приобретает новые интонации. – Все, что было до этого, утонуло под горькими слезами. Потом просто существовал. Ничтожное позорное существование.

Он отпивает совсем чуть-чуть и судорожно начинает крутить пальцами стакан с густым оранжевым соком. Персиковый или морковный.

Впервые вижу его без улыбки и не узнаю. Передо мной совершенно чужой человек. Множество глубоких морщин изрезали лицо и стянули уголки губ вниз, очертили глаза. Даже на лбу появляются новые борозды и тяжелым грузом нависают на брови. Кожа приобрела серый землистый оттенок, на ней проявились старческие пятна. Лицо истощилось, скулы стали острыми. Знаю его несколько лет, но только сейчас понимаю, что ни разу не задумывался о его прошлом. Если Тони старше тридцати лет и он все еще здесь, значит, свой долг стране он как минимум один раз отдал.

– Почему ты так говоришь? – Чувство вины прижимает меня к холодной спинке стула.

– Потому что, если у тебя есть свои принципы, нужно быть готовым их защищать. То же самое и с любимыми людьми. – Отворачивается.

Гости продолжают приходить и сбиваться в небольшие группы. Музыка постепенно добавляет громкости, но говорить пока не мешает. Вечерняя прохлада окутывает город, запуская первые легкие порыва ветра в волосы.

Тони Финч вздыхает и продолжает. Оранжевый стакан двигается еще быстрее.

– Ее звали Сэнди. Моя конфетка, Сэнди-Кэнди. Я придумал это дурацкое прозвище в самый первый день нашего знакомства. – Его губы трясутся, он прикрывает их ладонью, собирается с силами и продолжает: – Тогда мы наслаждались нашей молодостью. Не могли и даже не пытались думать о чем-то еще. Потом Сэнди забеременела.

Последние слова Тони договаривает дрожащим голосом, поэтому решает взять еще одну паузу, чтобы не сорваться. Делает маленький глоток. Он прекрасно понимает: теперь ему можно все, даже поплакать на людях. Но важнее договорить.

– Мне тогда едва исполнилось девятнадцать. Я был одним из ярых противников CHILDFREE. Мы устраивали митинги, раздавали листовки, хотели что-то изменить. Ты не представляешь, как безгранично я был счастлив, что у нас с Сэнди будет ребенок. Черт! Да одна мысль об этом меня воодушевляла. Но нужно было держать это в тайне. Я верил, что смогу ее уберечь и мы будем жить все вместе. Она старалась верить, хотя и боялась.

Мой учитель закрывает лицо обеими руками. Стакан чуть не переворачивается. Слышу его громкое дыхание. Мимо нас проходят яркие блестящие пятна абсолютно незнакомых сотрудников издательства. Может быть, это кто-то из приглашенных почетных гостей.

– Мы планировали бежать из страны как можно раньше. Тогда еще был хоть какой-то шанс. Но именно в тот момент борьба правительства с протестующими против политики CHILDFREE приняла самую жестокую форму за все время. Асфальт еще долго не могли отмыть от коричневых пятен крови. Так много ее было пролито. Даже тогда еще можно было проскользнуть через границу, но Сэнди… Ее жизнерадостность угасала, кожа побледнела, она худела на глазах. Знакомые врачи рисковали и тайком осматривали Сэнди. Но либо не имели знаний, либо у них не было нужных лекарств. Все говорили о необходимости каких-то специальных анализов. Это помогло бы понять причину, иначе она просто умрет…

Тони притих, вглядываясь в пустоту перед собой. Кажется, за это время на его лице появляются еще морщины, и сам он заметно уменьшился.

– Если врачи узнают о беременности, они обязаны задержать женщину до родов. А потом забрать ребенка. Так работает закон CHILDFREE. Поэтому мы не могли ехать в больницу. Я списывал ухудшение ее состояния на гормональные перепады, на авитаминоз, даже на слезоточивый газ, которым военные нас разгоняли. Им пропахла вся моя одежда… Просто старался потянуть время. Надеялся, ее состояние улучшится. Надеялся, пока она не упала в обморок.