Лили Рокс - Территория насилия

В этой лекции было очень много умных слов и длинных научных терминов, но все сводилось к тому, что эксперименты будут продолжать, потому что нужно построить график зависимости времени начала проявления заболевания от дистанции, на которой находится носитель инфекции. Эти данные необходимы для практической части диссертации, которая поможет найти лекарство от болезни, бла-бла-бла.

Я сидела, уставившись на великолепный костяной кубок, слушала надменное наукообразное болтание и беззвучно плакала от страха, ненависти и бессилия. Вдруг мне захотелось спросить у «Айболита», а знает ли он, что его любимая безделушка сделана из человеческого черепа?

Но прежде чем первые слова успели сорваться с губ, мне удалось подавить этот порыв отчаяния. Вот спрошу я его, и что? Какой реакции от него можно ожидать? Неужели он, услышав вопрос, вдруг осознает всю мерзость происходящего, раскается и бросится помогать спасать гибнущую цивилизацию, вместо того чтобы продолжать втаптывать ее остатки в грязь?

Нет, конечно. И к тому же, он и без моих слов прекрасно знает, из чего сделан этот «интерьерный сувенир». Прекрасно знает. Именно потому и купил.

Возможно, даже специально тайно выходил за ворота базы, чтобы сбегать в гнусную мастерскую. Наверняка, еще и свежей человечины там прикупил, чтобы разнообразить военное меню, состоявшее из консервов и концентратов.

Монотонные «научные» слова все гудели у меня над ухом, как назойливые комары, я тем временем представила себе, как психолог-Айболит жарит стейк из мягкой «длинной свинины», а потом ест его, запивая вином из кубка, сделанного из человеческого черепа. Небось воображает себя при этом доктором Лектором или Воландом.

Хотя, с его отвисшим брюшком (белый халат на нем всегда был натянут так туго, что, казалось, сейчас пуговицы оторвутся и брызнут в разные стороны, как пули), с лысиной, обрамленной жиденькими седенькими волосиками, с его носом-картошкой и раздутыми не то от артрита, не то от подагры пальцами – он совершенно не тянул ни на Воланда, ни на Ганнибала Лектора. Наверное, потому-то он и выбрал для себя маску Айболита.

От этих мыслей меня так замутило, что к горлу подкатил недавно съеденный завтрак. Невероятным усилием воли мне удалось подавить позыв на рвоту. С одной стороны было бы неплохо наблевать Айболиту на пол, а еще лучше на его физиономию с застывшим на ней покровительственно-всепонимающем выражением. Но если я это сделаю, он обязательно мне как-нибудь отомстит. Мне и Кире. И для этого у него есть множество куда более действенных способов, чем моя маленькая месть.

А может быть, вцепиться ему сейчас в рожу и выцарапать глаза? Он так увлечен своей лекцией, так открыто считает меня презренным ничтожеством, что совершенно не ожидает нападения.

Когда прибежит охрана, и меня скрутят, он будет уже слеп. Слеп на всю жизнь. Прощайте кубки из черепов, прощайте сладкие, нежные бифштексы из человечины, здравствуй, нищая пенсия!

А может быть, со слепцом не станут нянькаться в военное время, а просто вышвырнут за ворота, и уже к вечеру “чувак” сделает из его черепа новый кубок, а из жирных ляжек нарубят бифштексов и антрекотов?

Эта мысль мне так понравилась, что я вся подобралась для решающего броска. Но тут же подумала о Кире. Без меня она точно не выживет.

Оставалось только одно: сидеть, кивать, стараться ничем не выдавать своей ненависти и надеяться, что как-нибудь удастся пережить этого мини-тирана.

Да, выживание – это самая сладкая месть любому мучителю. Пережить его, плюнуть на его могилу и жить дальше, как порядочные люди. Но как же это трудно и гадко. И как узнать, где проходит последняя черта? Как узнать, что тебя тащат не в газовую камеру (когда уже нужно постараться хотя бы хворной вонью залепить в рожу мучителей), а всего лишь ведут на очередной тест, который нужно, стиснув зубы, вытерпеть и выживать дальше?

Когда я вернулась в комнату, Кира сидела, скорчившись в углу, и тупо таращилась перед собой.

– Кира, – позвала я.

Нет ответа.

– Кира, поговори со мной.

Нет ответа.

– Кира, хотя бы посмотри на меня. Я не могу так больше. Я не выдержу.

Кира медленно, с усилием повернула голову и посмотрела на меня безжизненными глазами.

– Прости меня, – еле слышно прошептала она.

Я села рядом с ней, скорчилась, как она, и заплакала.

Так мы и просидели до самого отбоя.

Не знаю, чем бы закончилось все эти эксперименты с Кирой и младенцами, но через несколько дней на базу вдруг прислали нового главного врача, и все внезапно прекратилось.