Полина Луговцова - Санаторий «Седьмое небо»

– Согласен. Но некоторые поступки невозможно оправдать, – возразил он железным тоном. – И не надо пытаться меня разжалобить. Никому от моей жалости легче не станет. До связи, Надя. – Лев с облегчением нажал отбой, и в тот же миг с лоджии закричала Раюшка:

– Па-а-а-а-па! – Вышло с сильным нажимом на первом слоге, очень требовательно, и тут же она добавила обиженно: – Кофе давно остыл, а скоро и каша прокиснет! Посмотри в окно, солнце уже вовсю жарит, а мы еще в номере сидим! Все нормальные люди давно на пляже!

Лев через силу проглотил завтрак, приготовленный для него Раюшкой, зная, что та не отстанет от него, пока он все не съест. Дочь проворно убрала со стола и вымыла посуду: научилась хозяйничать за последний год, оставшись без матери. (Бросила!) Затем Рая ненадолго исчезла в ванной и появилась, готовая к пляжному отдыху, в белом сарафане. Из-под бретелей на плечах выглядывали голубые завязки купальника. Волосы были стянуты в два высоких «хвостика» резинками с голубыми дельфинчиками. Холщовая сумка с полотенцами стояла на тумбочке в прихожей, дочь подхватила ее и сунула ноги в сандалии. Лев еще долго возился с одеждой, и Рая ворчала на него, подпрыгивая на месте от нетерпения, а бирюзовые бусы, болтающиеся на ней чуть ли не до пупа, дробно позвякивали, порядком действуя ему на нервы этим звуком. Снова она их нацепила!

– Зачем тебе на пляже бусы? – спросил Лев, сердито покосившись на дочь.

– Затем! – огрызнулась та, порывистым движением прижала нитку бус к груди и упрямо поджала губы, давая понять, что бусы она будет отстаивать до конца.

Это были бусы Веры, из натуральной, очень дорогой бирюзы. Лев подарил их ей на рождение Раюшки. Тогда он уже мог себе позволить подобные траты. Теперь бирюзу носила дочь, и сколько Лев ни пытался уговорить ее дать укоротить длину нитки, так и не сумел. «Ходишь, цепляешься бусами за все подряд!» – вразумлял он ее, но все было тщетно. Бусы висели на Рае до пояса и гремели при каждом движении, напоминая о Вере острыми уколами в сердце.

Снаружи оказалось уже очень жарко, южное солнце быстро прогревало остывший за ночь воздух. Зной проник даже в тенистый дендропарк, а на пляже было настоящее пекло. Марево колыхалось над морем, и казалось, что небо тоже идет волнами и вот-вот перемешается с водой в единую бирюзовую массу.

Свободного пространства между лоснящимися телами было не так уж много, несмотря на то, что октябрь – последний и самый прохладный месяц курортного сезона. Лев и Рая расположились поближе к воде на небольшом пятачке между полной крупной женщиной с виду лет пятидесяти, отличающейся огненной кудрявой шевелюрой, и молодой девушкой, загоревшей уже до кофейного цвета и неизвестно чего еще желавшей получить от солнца. Когда Лев растянулся на пляжном полотенце, между ним и девушкой оставалось не больше двух метров, а Рая оказалась совсем рядом с рыжеволосой дамой, и обе сразу начали болтать, как старые знакомые. Льву показалось, что он уже видел эту немолодую пышнотелую рыжуху здесь раньше, и, возможно, она тоже была из их санатория, просто из другого корпуса. Большинство людей на пляже он знал в лицо, встречаясь с ними последние десять дней отдыха. Это давало ощущение некоторой безопасности, будто все вокруг «свои». Как же он был наивен! Почему он не поинтересовался сразу, как зовут эту незнакомую тетку, не спросил, откуда она, если видел, что с ней болтает его дочь? Почему он даже не послушал, о чем там они болтают? Почему он больше не взглянул на Раюшку и не вспомнил о ней до того самого момента, когда спохватился и внезапно понял, что давно не слышал ее голоса?! Потому, что… всего в двух метрах от него лежала симпатичная девушка, и он заметил, как внимательно она наблюдает за ним из-под прищуренных век. Впрочем, у той девушки он тоже не спросил имени – наверное, из-за оживленной беседы не успел… зато успел предложить ей прийти вечером к ним в гости в санаторный номер.

Девушка постоянно улыбалась, сверкая красивыми зубами, белоснежными на фоне смуглой кожи, и Лев, слушая ее, боялся пропустить хоть слово, хотя, насколько он мог сейчас вспомнить, говорила пляжная нимфа всякую чушь, что-то типа: «Жаркий октябрь, пиво в местном кафе разбавленное, видела дельфинов, нашла на бунах устрицы». Точно, вот про устрицы она тараторила не меньше четверти часа, рассказывая ему, что черноморские лучше средиземноморских, потому что в последних столько соли, что их невозможно есть, и поэтому для продажи устрицы там выращивают в опресненной воде, а здесь можно лакомиться сразу, срывая прямо с камней, беда лишь в том, что попадаются они редко. Лев слушал, не перебивая, лишь иногда односложно отвечая на ее вопросы, типа: «Вы на отдыхе или местный? А это ваша дочурка? Такая прелесть! Долго еще пробудете? А где остановились?» Голос дочери все время доносился до него отдаленным фоном. Несколько раз Рая настойчиво просила его о чем-то, но Лев так и не смог вспомнить суть ее просьб. В памяти осталось лишь: «Па-а-ап! Ну, можно, па-а-ап?! Ну, пожалуйста, ну, можно?!» Он, дурак, кивал, не глядя, и та отставала. А о чем она его просила, Лев узнал гораздо позже и совсем не от нее.