Анна Князева - Святый Ангеле Божий

Мужчины ругались на него разными словами, а женщина одна не могла ему что-то сделать, и он просто побрёл домой, разделяя знание этой ироничной ситуации.

Акулина была уже дома и сидела за столом, попивая чай за чтением учебника истории. Читая историю распятия Христа и просто повествование о людях тех времён в Греции, Израиле, Палестине, Египте, она сделала вывод, что сейчас эти знания используются ещё более зверски. Если Господ сейчас есть властвующий в устрашении людей тиран, то Господ Иисус Христос, так как Христос не считал, что он господствует, – это лицемер, что просто держит таинство способа расправы во лжи. Поэтому даже имя Христа принимает, так как он вбирает ответственность и тяжбу по грехам Господства Господа на Земле. Это всё попахивало припевом массовых смертей.

– Что делаешь? – спросил Алан.

– Я не могу понять слово «зде» в ирмосе, – сказала Акулина, – одно насилие сеют. Для чего?

Алан сел и начал хохотать. Опомнившись от смеха, он ответил:

– Зде – это их начало пути бессмертия, так как они верят, что реальность им дарует после смерти что-то вроде вечной плоти тонкого характера. Это всё им Боги ложь искушения проявили через их метод нападений и обозначений рабства. Это фишка коммунизма такая, если по-житейски, Акулин. Вот я тебе соврал бы, что, когда ты унижаешь другого человека, совершенствуется у тебя будущая плоть твоя, как зде, а ты веришь и это сделала.

– Ну, – с интересом слушала сестра.

– Потом я тебе устроил искусственную смерть для проявления от тебя страха в вере мне и убил тебя, вбирая по преемственности твоё зде, которое от тебя не может отторгнуть Солнцу сразу, – объяснил Алан, – а вообще, Зде (от слова везде) – если везде ограничено ве-, так как они (Церковь) на ведьм, что считали первоважным для себя познания всеобщего вокруг, были обижены, то зде – это как при незнании ве- они осознают и обозначают вокруг им непостижимое как место, где они это зде. То есть они так отразили языком слова собственное существо в составе реальности. Зде – это путь развития духа, где дух – это то, что проявило от себя человека как существо при отражении слова зде. То есть если ты не боишься смотреть вокруг, то ты видишь везде, а если ты мечтаешь, то ты здесь видишь зде, а остальное тебе просто незнакомо, что перед глазами. Не забывай, что это опасно, если вдруг ве- не будет видно.

– Если увижу что-то страшное, то обязательно попрошу с тобой поделиться всё, что смогу попросить, потому что ты козёл, – упрекнула брата испуганная Акулина.

– Вот было бы весело, – сказал Алан, – ура, уря.

– А почему они поют «угодный сласти творити»? Объясни… – продолжила спрашивать Акулина.

– Это понимается, что люди должны доставлять друг другу удовольствие, хотя скорее пользу, так как удовольствие по факту – это вид насилия в пресыщении. Они так и живут, веруя в бессмертную жизни, наслаждаясь в успехе жизнью, то есть страданиями тех, кто их хуже. При этом они не видят, как мы с тобой «везде», а им их Боги и Господа показывают только зде, – объяснил сестре Алан.

– Это всё равно люди не могут сами делать, – оспорила его издевательство Акулина.

– Правильно, – согласился Алан, – потому что это реальность над ними так издевается за грехи Богов, чтобы они не дерзнули за ними это повторить. Там дальше в Ирмосе поэтому сразу и поют: «но горько будет в последний день». Когда «душа», что есть для них в их понимании и зрении «зде», будет отлучаться при их убийстве от их тела, отторгая их земные дела, формируя из для них бесценного в жопу Богу «егда», что было их сокровенными моментами в их памяти, а после человека в страхе начнут отрешать все остальные, потому что бояться его участи, не понимая, что его убили, а не он сам умер. И дальше автор ирмоса остерегает нас от того, что им вообще неведомо даже при пении: «блюдися от сих, человече, Царствия ради Божия». Это означает дословно: «Остерегайся описанное, человек, ради того, чтобы исправить их ошибки и твой уклад был безопаснее для твоего вида». Просто их «Царствие Божие» – это им образец рабских центров, как цивилизаций реально коммунисты отправили через световые пути. Я, когда это понял, чуть не умер от неистовства.

– Они ещё у них просят помилование… – с презрением это начала понимать Акулина, – эти ублюдки посмели так унижать даже человеческий вид. Я понимаю, если бы мы были хотя бы им хищники…

– Даже монстров так нельзя, Акулин, – остерёг сестру брат.

Алан выпил чай и стал размышлять, как провести свободный вечер. Как и всю страну его мучила и травила эта невидимая рабская плеть. От этой плети каждый человек на планете практически боялся в принятии вины совершить в любом действии относительно олицетворения Бога ошибку, считая это бессознательно неким реальным наставлением от Бога, что для него недосягаем и непостижим в издевательстве, которое все даже издевательством не видели. В этот день он, как обычно, это тепел в боли, что людям была неощущаемая, но была у них в мозге парадоксом клапана. Этот невидимый им клапан они держали ожиданием через зомби их на планету прилёта, после чего на человека при болезни спускали, и он умирал от такого метода убийства, считая это его Судьбой. Это зная, Алан не знал даже как это исправить. Как вот до них добраться в этих условиях нападения, когда они по направлению теменного восприятия людей действуют в наглости перед создавшим живое? Люди увидели выход в просьбе у них помилования, которое и было для них недосягаемым. Они считали Бога добрым, но это была просто мечта. Им стали в казни перед обществом местные богачи в издевательстве от отчаяния проявлять шизофрению в презрении к ним, показывая Богов настоящими людьми и звезда им проявляла их отношения к местным. Часто люди это не выносили при ещё и издевательстве богачей на земле и совершали самоубийство. Самоубийство или суицид им было нужно для усиления общей политики их власти над обществом, а то люди бы их перестали бояться и восстали против них. Людей издевали до такой степени, что они в панике потери даже работы и потере всего имущественного не могли даже покидать города в этой привязке устрашия. Это образовалась клетка времени, как клапан общей смерти, от которой они бежали, вспоминая это испытывали даже смертельный крах. Алан при всём желании продолжать жить больше давно в этом и смысла не видел. Даже его мать умирала по факту: она сама приняла решение, что здесь жить не может, а то её болезнь бы давно прошла. Врач в этот день ему позвонил и уведомил, что она лежит в тяжёлом опять состоянии. Она просто умирала от того, что, как и Алан, знала это предательство и просто не нашла причину, желание и даже просто для себя условия с ними тут жить.