Анастасия Хатиашвили - Лучшее, чего у меня нет

Мужчина погрустнел и вытащил из кармана пачку сигарет. Не сразу сумев вытащить из нее сигарету, он прикурил ее красивой гравированной зажигалкой.

– Мне очень жаль, батоно Акакий! Я не смог приехать на похороны… – начал было я.

– Чьи похороны, сынок? – мужчина затянулся и серьезно посмотрел на меня.

Я осекся. Тут старушка влезла в разговор:

– Ну ладно, Како, я пошла. Поросят надо кормить. Да и вы, я вижу, нашли общий язык.

Акакий нехотя махнул ей вслед рукой, продолжая внимательно смотреть на меня и дымя сигаретой:

– Кто-то умер, Торнике? – его голос прозвучал, как в огромной доверху заполненной паром бане, в которой я стоял одетым, в толстом пальто и под горячим душем.

Я вытер выступивший на лбу пот и заглянул в его глаза. Заза рассказывал, что отец бросил их с матерью и сестрой, когда им было по тринадцать лет. Как раз в то время он стал часто просыпаться по ночам. А навестить отца Заза решился только после смерти мамы, на их с сестрой 18-летие. С тех пор он проводил в доме отца в Гурии ровно один месяц в году. Чаще всего в сентябре или октябре. Вместе они охотились, собирали виноград, орехи, поливали огород, достраивали и облагораживали дом, занимались хозяйством.

– Торнике, сынок, тебе не плохо? – отец Зазы, нахмурившись, сверлил меня взглядом.

У меня сильно пересохло во рту, и сердце опять медленно, как вчера, забилось. Я попытался собраться с силами, чтобы не рухнуть на землю, и из последних сил проговорил:

– Мне нехорошо, батоно Акакий. В купе поезда всю дорогу было очень душно.

Сария-старший мгновенно выбросил сигарету под ноги и схватил меня под плечи.

– Понимаю, наши поезда оставляют желать лучшего. Но про какие похороны ты говорил, сынок? Я ничего не понимаю… – он продолжал буравить меня своими тускло-голубыми глазами.

Я выдал что-то типа усмешки.

– Простите, батоно Акакий, я боюсь потерять сознание и несу какую-то чепуху. Можно войти в дом и прилечь? – я пытался не смотреть на его вопрошающие глаза.

– Конечно, конечно, Торнике. Извини, что сразу не предложил. А Заза не с тобой? Он обещал скоро появиться у меня…

Я сильно потер пальцами глаза и оперся на крепкие руки отца Зазы. Акакий Сария уложил меня на кушетку. Прямо передо мной был огромный камин, построенный в современном стиле, каким-то красивым мраморным камнем с отливом спелой вишни. В нем успокаивающе потрескивали угли. Акакий быстро и бережно стянул с меня пальто и ботинки и прикрыл ноги покрывалом. Я забрался в кушетку с ногами поглубже и уставился на огонь.

Дом внутри оказался очень просторным. И если снаружи это была простая сельская хибарка, то внутренняя атмосфера жилища говорила о богатом внутреннем мире хозяина. В каждой вещи, предмете мебели или декоре чувствовался безупречный вкус.

– Сынок, ты меня здорово напугал. Сначала нес что-то про похороны, потом чуть в обморок не рухнул. Сейчас тебе лучше? – он опять внимательно, почти по-отечески стал изучать мое лицо.

Мне очень не хотелось врать ему, но другого выхода Заза мне не оставил.

– Давление, наверное, упало. У меня такое бывает после усталости. Последнее время почти не сплю.

Я стал перебирать пальцами бахрому покрывала.

– А, может, вина? У меня есть отличное черное вино. Оно вмиг поднимет давление. Налить чуть-чуть? Не отказывай старику.

Я быстро кивнул, и Акакий исчез из комнаты.

"Черт, что я здесь делаю? Заза, я тебя убью!" – сказал я и вдруг почувствовал, что ком в горле, который появился там с начала разговора с Зазыным отцом, взорвется раскатами рыдания. Черт, и это тут же случилось. Я разрыдался. Громко и отрывисто. Я не мог рыдать тише или остановить плач. Накаты всхлипываний и слез катились из меня с какой-то неимоверной силой. Я вдруг осознал, что мне очень не хватает тут Зазы. Именно здесь, в этой комнате, перед этим камином, который, наверняка, построил для отца именно он. Мне так захотелось, чтобы Заза появился здесь, шумно хлопнул дверью и сказал привычное: "Токо, брат! И ты здесь?!" Ведь это был его отец, его дом, его история, но уже без него. Но вот только почему отец Зазы не знает о его смерти?

Акакий выбежал на мое рыдание из кухни.

– Сынок, что случилось? Ты что? Торнике! – он бросился ко мне и неуклюже крепко обнял меня. От него пахло вином и бутербродами. Я присел на кушетке и плакал с ним в обнимку добрых пять минут. Акакий Сария, как ребенка, постукивал меня по спине своей большой рукой и шептал:

– Успокойся, сынок! Что бы ни случилось, все будет в порядке! Главное, ты жив и здоров! А если хочешь, поплачь, поплачь, раз тебе так горько. Не стесняйся. Плачь, – он гладил меня по волосам и немного раскачивал.