Виктор Малахов - Конфедерация

–Я еще не согласился выполнять то…

–Ты согласился. Иного пути у тебя нет, – Олег Петрович глубоко уселся в кресло, – я буду давать тебе знак, когда ты можешь прийти ко мне. Сейчас ступай. И начинай работу.

***

Андрей шел по улице и думал о разговоре, который произошел у него сейчас. С момента своего приезда в Земство он еще не изучил всю зону, которая была занята под проект. Как оказалось, Земство № 5 занимало часть заброшенного моногородка, откуда толпами уезжали люди, когда развалился градообразующий завод. Улицы были совершенно серыми, словно в этом городе не знали о палитре красок. Серое небо, серые дома, грязь и вонь – вот, из чего состояло Земство № 5.

Андрей резко остановился и вернулся на несколько шагов назад. Его внимание задержал рисунок краской на первом этаже панельного дома. Большое красное сердце со стрелой. И подпись снизу: «Лена+Дима».

Он подошел к рисунку и провел рукой по нему. Краска давно застыла, надпись была сделана еще до появления здесь Земства № 5. И вдруг перед Андреем возник вопрос: а любит ли он Олесю? И что такое – любовь.

Он стал вспоминать свои чувства к ней, как они менялись и развивались. Как он трепетал, когда только они познакомились. Как оберегал ее, когда Москва стала Московией. Поначалу это была симпатия к хрупкой, нежной, красивой девушке. Андрей вспоминал, как складывались его отношения с девушками до Олеси. Они были другими. Нервными, эмоциональными. С ней же он обрел внутреннее спокойствие. Андрей стал меняться изнутри, и меняла его любовь. Да, он любил Олесю. Она была для него больше, чем просто девушка, с которой можно заниматься любовью, вступить в брак и завести семью. Она была его энергией. Допингом. Воздухом.

Воспоминания прокатились по нему приятной волной с головы до ног так, что взмокла спина. Но эти эмоции быстро переросли в иные. Внутри что-то сжалось, словно через тело прошел ток. Андрей вспомнил ту встречу. Их последнюю встречу, когда они разошлись в разные стороны. Любил ли он ее тогда? Если бы любил, уехал тайно из Московии? И Андрей не мог понять себя. Что он чувствовал тогда к Олесе? Была ли это любовь или она сменилась чем-то другим? И Андрей ответил себе: «Нет, это уже не любовь»!

Это было уважение, привычка к человеку, как привыкают к табаку или соли. И от привычки сложно избавиться. Люди подсаживаются на нее и порой сидят всю жизнь. Так и он. Привык. Но она была невредной для него. Наоборот, рядом с ней он черпал силы, внутри него каждый раз рождался новый человек. Рядом с ней, он чувствовал себя словно с Богом. Словно тот мир, который был за окном квартиры, перестал существовать. Они придумывали свой, новый, где царили спокойствие и гармония. Но это была не любовь.

И даже приехав в Волгоград, он помнил ее. Каждый раз, когда Андрей был с девушкой, каждый раз, когда целовал ее, обнимал, губы просили другого поцелуя, а руки требовали другой талии. И он ужасался. Приходил домой, включал планшет и смотрел на ее фото. И ужас с каждым разом рос, пока не сломал его совершенно.

Все цели в жизни были перечеркнуты, как и перечеркнута сама жизнь. И любовь к Олесе превратила его в раба. Он хотел получить ту эмоцию, когда она целовала его в шею. Заставлял себя вспомнить, но не мог. Он потерял свой допинг, и так стал терять себя.

Оказавшись здесь, в Земстве № 5, Андрей проснулся. И понял, что он один. Без нее. Навсегда. И даже если Олеся окажется перед ним, голая и прекрасная, он пройдет мимо, отдав ей в руки свой пиджак, чтобы не замерзла. Он просто хотел ее спасти, хотел знать, что она в безопасности. Хотел с ней поговорить. Но не как шепчутся с любимой, а как разговаривают с другом.

Андрей понял свои чувства. Он должен ее отблагодарить за то, что она подарила. За те минуту, за то время. Он почувствовал себя ответственным за нее.

Андрей убрал руку с надписи, поднял голову, взглянул на облака и пошел быстро с улицы. Надо было начинать работать.

Глава 15.

Москва

Белослав долго не решался, чтобы войти в комнату, где содержался под стражей Зуйков. Он переминался с ноги на ногу, пожимал плечами, потряхивал головой, пытаясь совладать с собой, мыслями, которые кружили в его голове. В конце он дал знак охране, чтобы дверь была открыта.

Солнцев не стал сажать своего родственника в тюрьму по нескольким причинам. Рассуждал он так. Тюрьмы были переполнены, и все камеры были забиты людьми. Появление там такой фигуры, как Владимир Зуйков было нежелательно. Мог подняться очередной бунт. Тем более ситуация требовала быстрой реакции власти Московии, и близость расположения Зуйкова была кстати.