Виктор Венцель - Сингуматор

Закапывать в землю. Как ужасно это звучит. Как кощунственно. Как страшно.

Сингуматор затягивает ремни, опуская маленький гроб в черную пустоту ямы. Бедняжка Катрин. Уже осень, а она всего лишь в тонком платьице. Там, внизу, слишком холодно. Что будет, если она простынет, кто позаботится о ней?

Урсула вздрагивает, вытирает слезы, одергивает себя от этой мысли, которая ввинчивается в висок, как раскаленный болт. Гроб ее дочери ложится на дно – внизу темнота, но она видит, как тусклое серое небо отражается на его крышке. Это только пустой фантик. Это не те, кого ты любишь.

Второй гроб вздрагивает в паутине сингуматора. Коротко звенят блестящие ручки, когда затягиваются ремни. Под очередную речь священника гроб нехотя ползет вниз, словно не хочет покидать этот мир. Глупо. Конечно, глупо. Как гроб может хотеть или не хотеть? А может ли этого хотеть тот, который прячется внутри? Снова кто-то шепчет ей слова утешения, кто-то осторожно прикасается к ее плечам, рукам и спине – каждое движение, как клеймо. Каждый жест – как удар. Она не смотрит, как гроб опускается на дно. Ремни с шелестом падают прямо на крышку гроба.

Музыка затихает, но священник еще говорит. Что он говорит? Кому он это говорит? Кого хоронят сегодня? Она хочет спросить это у Кальвина, но вовремя спохватывается и закрывает лицо руками. Холодный порывистый ветер высушивает ее слезы. Но она продолжает плакать. Выть от боли где-то в глубине самой себя. Где-то там, под кожей, мышцами и костями – маленькая ледяная клетка, в которой заперта Урсула. Она вовсе не здесь, на кладбище, вовсе нет. Или кладбище и есть эта маленькая клетка?

Она приходит в себя, когда Кальвин осторожно берет ее за руку. В его пустых глазах столько боли, что ее можно использовать, как палитру для рисунков на холсте и макать в нее кисточки.

– Ты что-то сказал? – собственный голос звучит неестественно. Остро и надтреснуто, будто разбитое стекло, – Я что-то слышала…

– Ничего. Священник закончил. Сейчас могилы будут засыпать землей, – различает она его голос, и хватается за этот звук, как за утопающий за соломинку, – Если хочешь, можешь отвернуться. Это уже не играет роли. И возьми мой зонт. Начинается дождь. Чувствуешь?

– Чувствую, – ответила Урсула. И солгала.

Звонок, разрушивший ее жизнь, прозвучал надрывистой трелью несколько дней назад, в тот самый момент, когда она закончила расставлять книги в кабинете Хайни. Вообще-то он не терпел вмешательства в творческий хаос его личного пространства, уставленный раритетными статуэтками и увешанный старыми картинами, а она не могла выносить пыль и беспорядок. Книг оказалось множество – в основном, старые фолианты, рукописи, исторические справочники и письма классиков – художественной литературы не было и в помине. Хайни считал, что такой жанр очень вредит серьезному тону его библиотеки и вовсе не соответствует рабочему настрою, где он встречал своих многочисленных гостей.

«Если слишком отвлекаться от своих дел на разные истории, – сказал он ей как-то вечером, – То не останется времени и сил для действительно важных вещей. А для антиквара, моя дорогая, это непозволительная роскошь».

Стойки с книгами занимали две трети маленького кабинета – они стояли с западной и восточной стороны, а с северной и южной, где размаху мешали двери и окна, Хайни привинтил угловые полки. Урсула всегда считала, что эти пыльные тома призваны только создавать атмосферу – спрос на них был слишком мал, да и коллекция пополнялась неохотно. Хайни всегда был очень придирчив к собственным приобретениям, и частенько отправлял своих визитеров с пустыми руками. Возможно, это сказывался не до конца изживший себя юношеский максимализм, а возможно – его упертый тяжелый характер, к изломам и поворотам которого она пыталась привыкнуть вот уже одиннадцать лет. Маленький изящный столик с резными ножками, уставленный какими-то статуэтками и пресс-папье, заложенный листами бумаги и шариковыми ручками Урсула проигнорировала: все свои записи Хайни считал чрезвычайно важными и нужными, и чем меньше их касалась чужая рука, тем лучше. А вот с книгами пришлось немного повозиться – они лежали стопками прямо на полу, высились на двух кожаных креслах и даже под столом, куда добраться оказалось не так-то просто. В основном научная и техническая литература. Кое-что из религиозных произведений и даже парочка старинных кулинарных книг – вот уж, что она точно не ожидала увидеть.