Алекс Норт - Тени теней

– Все будет хорошо, – произнесла она.

Я ничего не ответил. Просто уставился на нее в ответ, проникаясь серьезностью ее голоса и убежденностью у нее на лице, а также испытывая благодарность за то, что рядом есть тот, кто присматривает за мной – пусть даже я сам никогда в этом не признался бы. Благодарность за то, что есть кому позаботиться обо мне. Что есть тот, кто настолько верит в мою невиновность, что даже не видит нужды высказывать это вслух.

Кто пойдет на что угодно, чтобы защитить меня.

После того, что показалось чуть ли не вечностью, мать кивнула каким-то своим мыслям, опять перевела взгляд на дорогу и тронула машину с места. Мы последовали за нашими конвоирами к выезду из поселка, оставив скопление автомобилей с мигалками, провожающих нас взглядом полицейских и запятнанную кровью детскую площадку позади. И слова матери по-прежнему эхом отдавались у меня в голове, когда с узких поселковых улочек мы выехали на двухполосную автомагистраль.

«Все будет хорошо».

Двадцать пять лет прошло с тех пор, но я по-прежнему постоянно об этом думаю. Это именно то, что все хорошие родители говорят своим детям. И все же, к чему все это на самом деле сводится? Это лишь то, на что ты надеешься, чего желаешь, оставаясь при этом заложником случая. Это обещание, которое ты не можешь не дать, и то, во что ты изо всех сил должен верить, поскольку что еще остается?

«Все будет хорошо».

Да, я часто об этом думаю.

О том, как каждый хороший родитель это говорит и как часто при этом ошибается.

В наши дни

В тот день, когда все это началось, детектив Аманда Бек формально была не на службе. Провалялась в кровати допоздна. Разбуженная в ранние часы знакомым кошмаром, все цеплялась за тонкие ниточки сна, сколько могла, и лишь где-то к полудню наконец встала, приняла душ и приготовила кофе. Парнишку прямо в тот момент уже убивали, но никто еще про это не знал.

В середине дня Аманда села в машину и отправилась навестить отца. Ехать было недалеко. Когда она подкатила к Роузвуд-гарденз, там уже стояло несколько машин, но людей не было видно. Вокруг царила полнейшая тишина, пока она шла между цветочными клумбами извилистой тропинкой, ведущей к воротам, а потом двинулась изученным за два с половиной года маршрутом, сворачивая у приметных надгробий, ставших для нее привычными ориентирами.

Странно ли думать о мертвых как о друзьях?

Наверное, да, но какая-то часть ее так и поступала. Она приезжала на кладбище как минимум раз в неделю, а значит, чаще встречалась с лежащими здесь людьми, чем с горсткой тех живых и здравствующих друзей, которые у нее имелись. Аманда мысленно отмечала своих потусторонних знакомых в голове, проходя мимо. Вот могила, которая всегда хорошо ухожена – постоянно свежие цветы. А вон и та, что со старой пустой бутылкой из-под бренди, неустойчиво пристроившейся на камне. Дальше участок, заваленный мягкими игрушками, – детская могила, предполагала Аманда, и подарки, оставленные безутешными родителями, которые так и не сумели до конца расстаться со своим ребенком.

И, наконец, за последним поворотом – могила отца.

Остановившись, она затолкала руки в карманы куртки. Участок отмечал прямоугольный надгробный камень, массивный и незыблемый – такой, каким Аманда помнила отца с самого детства. Было что-то родное в суровой простоте этого камня – в том, как лишь имя и пара дат отмечали прошедшую жизнь. Никакого пафоса, в точности так, как ему и хотелось бы. Дома отец был любящим и заботливым человеком, но всю свою жизнь он прослужил в полиции и даже умер на работе, в собственном кабинете под конец рабочего дня, до самого конца выполняя свой служебный долг. Представлялось правильным отразить эту черту его характера при выборе надгробия. Она нашла то, что выполняло требуемую задачу – и выполняло хорошо, – но держало эмоции в стороне.

«И чтоб никаких цветов на моей могиле, Аманда!»

«Если я ушел – значит, ушел».

Один из множества приказов, которым она послушно следовала.

Но, господи: все равно тоскливо не укладывалось в голове, что его больше нет в этом мире! Ребенком Аманда боялась темноты, и всегда как раз отец приходил на ее зов. Когда он работал в ночную смену, она всегда ощущала тревогу, словно под ее болтающимися в пустоте ногами вдруг не оказывалось страховочной сетки и некому было бы поймать ее, если она упадет. Аманда и сейчас порой испытывала подобное чувство. Где-то в самой глубине головы постоянно копошилась смутная мысль, что что-то не так, что чего-то не хватает, и оставалось лишь надеяться, что со временем это пройдет; но тут она вспоминала, что отца больше нет, и осознание непреложного факта обрушивалось на нее с прежней силой. Если она позовет сейчас, никто не прибежит к ней в ночи.