Якуб Жульчик - Холм псов

Серна страдала. По крайней мере, я думал, что она ужасно страдает, хотя, вероятно, у нее был перебит хребет и она уже не чувствовала ничего, кроме своего погружения в теплую тьму. Мой отец добил бы ее и бросил в багажник. Когда приедем и я ему об этом расскажу – если вообще это сделаю, – он будет недоволен, что его сын не сумел добить серну, привезти ее домой и разделать.

– Сделай что-нибудь, – просила Юстина. Я был уверен, что она не имеет в виду, чтобы я добил животное и бросил его в багажник машины; что, скорее, подразумевает что-то вроде звонка в больницу или в полицию.

– Могу лишь оставить ее, – ответил я и отступил к машине.

– Ничего с ней не сделаешь? Ничего? Она должна так вот лежать?! – крикнула она.

– Могу взять монтировку и убить ее, – предложил я тихо и спокойно.

– Что? – спросила она.

– Могу взять монтировку и убить ее, Юстина, это единственное, что я могу сделать, – повторил я.

– Ты можешь позвонить в полицию, можешь…

– Я хочу поехать дальше. Просто поехать дальше, – ответил я и открыл двери.

– В этом, сука, нет смысла, – вскинулась Юстина и заплакала, стоя на дороге.

– В этом есть смысл. Садись в машину. Есть смысл, – ответил я.

Небо становилось светло-синим. Кроваво-розовый оттенок уходил, отступал, растворялся. Конец света не наступил. Варшава осталась позади. В ней звенели первые будильники. Серна вздрогнула, словно сквозь ее тело пустили ток.

– В этом нет смысла, – повторила Юстина. – Это идиотизм.

– Мы можем поехать назад в Варшаву. Можем все переиграть, – сказал я. – Но я не знаю, как дальше. А так у нас, по крайней мере, есть план.

– Есть план? – спросила она. – У нас есть какой-то план?

– Мы говорили об этом десятки раз, – сказал я.

– И какой у нас план? – спросила Юстина. – Скажи мне, какой у нас план.

– У отца пересидим худшее время. Кредит оплачивается. Через два-три месяца, едва только я что-то организую, возвращаемся в Варшаву. Обещаю, – фразы эти были настолько истертыми, что оставляли во рту привкус старой тряпки.

– Обещаешь. Ты обещаешь это себе, Миколай, – сказала она.

– Нужно было оставаться. Нужно было…

– Да хватит уже, сука, мне об этом напоминать, – рявкнула она, прерывая.

В этом не было смысла. Я, она и серна – в одинаковой ситуации. Мы дергали ногами, лежа на шоссе, сбитые машиной. Пытались спастись, отчаянно моргая глазами.

Я обошел машину. Открыл ей дверь. Она села внутрь.

– Я обещаю тебе, что через два, три месяца мы снова окажемся в Варшаве, – сказал я.

Тронулся с места.

– Мы ничего не можем сделать, – сказала Юстина.

– Мы именно что – делаем. Таков наш план, Юстина, – сказал я.

Включил радио. Ведущий раздавал скидки на покупки слушателям, которые угадают, как звали зловещего противника Ганса Клосса [8] Герой романа и сериала (позже – и серии комиксов) «Ставка больше, чем жизнь» польского писателя А. Збыха; польский разведчик, воюющий на стороне Советского Союза против Германии в годы Второй мировой войны. . Я хотел, чтобы кто-нибудь что-нибудь говорил и хоть что-то кроме нас самих наполняло внутренности машины.

Возможно, серна уже подохла; как раз перестала двигаться. Я медленно объехал ее, а когда она исчезла в зеркале заднего вида, добавил газу – сильно.

– Да, делаем, – сказала Юстина. – Проигрываем.

Началась песня, вокалистка пела о своем парне: чтоб оставался сильным мужчиной; все равно как бить невиновного человека по голове чем-то тяжелым и резиновым.

– Хоть что-то, – ответил я.

На Шматах всегда сперва слышно собак.

Начинает одна, сразу подхватывает другая, третья, а через несколько секунд лают уже все. Лай разлетается по всему району, словно нынче начинается революция собак против всего известного им мира; против заборов, против цепей, против неба и домов. Но, может, они не протестуют, а просто здороваются друг с другом, не помня, что сделали это миг назад и сделают в миг следующий. Собаки не умеют считать, и у них не слишком хорошая память, а потому они кричат и поют небу и друг другу, пока только им известный знак или общее, телепатически принятое решение не обрежет этот шум – резко, в полсекунды.

Всякий раз, когда я тут оказываюсь, они сразу вспоминают друг о друге. Всякий, кто живет на Шматах, имеет как минимум одну собаку. Люблю собак, но порой понимаю людей, которые их травят.

Зато Юстина собак не любит. Не любит собак точно так же, как не любит природу. Иной раз я мысленно составляю список наших общих интересов. Подсчитываю, сколько их на самом деле. Мясо. Вино. Ну, предположим – вино. Я люблю водку, но пусть будет вино. Еще недавно – сигареты, но я бросил.