Александр Долгирев - Сокрытое в листве

Я достал свое оружие и проверил его. Новое устройство удлиняло пистолет и портило его простой и изящный облик, но меч и хват меча, и положение ног, и знание стоек совершенно не важны – важно лишь поразить врага.

Я обратил свой взгляд на дверь. Еще позавчера я осмотрел дверь и понял, что легко смогу справиться с ней, однако это даже не потребовалось – дверь была приоткрыта. Потяни воробей ее за собой чуть сильнее, и дверь бы захлопнулась, но он по недосмотру не довел ее буквально миллиметра на три-четыре. Я взялся за ручку и резко дернул на себя, одновременно отступая чуть назад и беря воробья на прицел.

Только теперь он поднял взгляд на открывшуюся дверь и увидел меня. А может быть, не увидел, потому что спросил:

– Эй, кто это шуткануть решил?! Ко мне лучше не лезь, а то я…

– Замолчи.

Он осекся и пригляделся к моей фигуре внимательнее, а после этого неожиданно ухмыльнулся:

– Это чой-то у тебя там? Ствол что-ли? Совсем от водки мозги скукожились – ко мне грабительствовать лезть?! У меня окромя старой шубы и нету ничего!

Я вошел в комнату и оказался в круге тусклого света грязной лампы.

– Эээ… да ты дядька серьезный! Точно номерочком не ошибся? Ты, видать, Госбанк брать собрался, только это не здесь.

– Замолчи.

– Ух ты, смелый какой! Я у себя дома, между прочим – хочу, говорю, хочу, молчу.

Я не справился с собой. Не знаю, что именно меня так задело – его полное презрение к смерти или ухмылка, которая долго приходила ко мне в кошмарах. Не было никакой красной пелены и взрыва в груди – я просто подошел к нему и несколько раз ударил рукояткой пистолета по голове, совсем забыв, как пользоваться оружием правильно.

Воробей застонал и откинулся на своей грязной кровати, а я отошел от него. Отчего-то тряслись руки, а сердце колотилось как бешеное, но более странным было то, что эта телесная смута душу отчего-то совсем не задевала. Я все четко видел, я все четко слышал, но не был уверен, что полностью себя контролирую.

Я с запозданием спохватился и повернулся к двери, чтобы ее закрыть. Взгляд упал на фотокарточки, зажатые в дверце шкафа. Маяковский смотрел на меня, как на весь мир – осуждающе, а Шаляпин с добродушной улыбкой. А под ними… Я забыл и о двери, и о своей несдержанности, и даже об окровавленном воробье. Схватил фотографию, на которой узнал до боли знакомые лица.

Шестеро позировали с наганами. Красивые и величавые, как стая бродячих собак и такие же самоуверенные. Лица обветренны беззаконием. Я видел прежде троих. Один из них теперь лежал с разбитой головой за моей спиной. Я подскочил к воробью. Он был в сознании и шевелился, но его движения были рассеянными и безвольными, как движения новорожденного младенца. Неожиданно воробей рассмеялся и произнес пугающе спокойным голосом:

– Нет, ты не из Госбанка – ты собак душишь. Знаю вашу породу. Моя б воля, вас самих бы отлавливали и душили.

– Эти двое. Знаешь, где их искать?

Я ткнул ему фотографию в лицо и показал на тех, кто меня интересовал. Воробей даже не посмотрел на фотографию, продолжая смеяться. Я вновь ударил его рукоятью пистолета и сломал нос. Теперь он не смеялся.

– Кто они и где?!

– Да ты же из старых! Из недобитков буржуйских! То-то ведешь себя, как сволочь – нет бы нормально в гости зайти, беленькой взять, стол накрыть.

Из-за разбитого носа его слова звучали гнусаво, но даже так в них явственно слышалась издевка. Я ударил его по уху, а затем еще раз по носу. Руки больше не дрожали, а сердце не летело вскачь – сейчас было не до гнева. Мне нужен был ответ от воробья, и я собирался получить его, несмотря ни на что. Теперь он стонал.

– Кто они и где?!

– Катись к черту!

Я решил сменить подход. Поднялся и отошел от воробья, а после этого произнес:

– Ты дашь мне ответ. Так или иначе. Либо я выбью его из тебя и затем убью, либо ты дашь мне его сам, и я убью тебя сразу.

Он не смотрел на меня, продолжая лежать на кровати. Примерно через минуту он спросил:

– А так, чтобы не умирать, можно?

– Нет, прости. Твое время в любом случае вышло.

– И что, легкая смерть, если я сдам тех двоих?

– Да, обещаю.

Он долго молчал. Я уже начал думать, что он предпочтет трудный путь. Неожиданно воробей произнес:

– Светловолосый с папиросой – его фамилия Цветков.

– Хорошо. Где он?

– Не знаю. На Ваганьковском, может, на Сетуньском.

Я легко справился с этой новостью. Досадно, что кого-то в любом случае уже не выйдет уничтожить, но этого стоило ожидать – все же много времени прошло и времени все больше лихого.