Август Северн - Яблочный Джек

– Ты выиграл. – Приятель опустил капюшон своей толстовки. – Если тут есть победители. – Грустно улыбнувшись, он наполнил стаканы до половины. – Кого ты выбрал?

Ночь вопросительно поднял, то, что когда-то было его бровями. Усмехнулся мысли: когда-то было бровями, носом, ртом, ушами, лицом. Молча поднял и выпил содержимое своего стакана. Посмотрел в глаза «красавца», сидящего напротив, вызывая в памяти последнее отражение своего лица в зеркале.

– После аварии молодые медсёстры в больнице дали мне прозвище Квазимодо. – Выпив залпом виски, Приятель потянул носом спёртый воздух паба. – Тебе больше подходит прозвище Мясо, но я буду звать тебя Сид (Старый Друг).

– Твоё право. Я зову себя Ночь. – Он мысленно продолжил: «так как только звёзды могут смотреть на меня, не теряя своего блеска и не отворачиваясь». Разлив виски по стаканам, Ночь почувствовал, что напряжение между ними спало, появился взаимный интерес и уважение. – Прости, что не навещали тебя после аварии. Чужая боль проходит мимо молодых.

– Мы дальше этого не пойдём? – Приятель показал на полупустую бутылку виски.

– Нет.

– Тогда придержим лошадей. – Плеснув на донышко в каждый стакан, приятель вытянул над столом свои покрытые шрамами руки. – Я даже метлу ими не могу держать. Врачи говорят, задет какой-то нерв. Я три года пролежал во всех клиниках, принимавших деньги моего отца в обмен на обещание поставить меня на ноги. Они сдержали слово, как и я своё. – Выпив виски, приятель откинулся на спинку стула, снова поднял капюшон. – Не будем распугивать редких посетителей этого заведения своим видом.

Ночь последовал его примеру.

– Квазимодо – имя, которое много говорит о том, кто его носит. Я решил не перечить судьбе и взял имя Ким, тогда, после визита отца, когда решил жить дальше. Последнее, что я помню из той жизни – это как я лежу на земле, по моему лицу медленно стекает кровь, взгляд упёрся в поднимающуюся к невидимому небу траву. Боль ещё не пришла, пока всё моё сознание заполняет по-детски наивное огорчение, что я не могу в последние секунды своей жизни перевернуться на спину и посмотреть с укором в голубое небо. Такая ровная и прямая дорога моей будущей жизни сбросила меня, как мусор, оставив в плавильне ненависти и жалости к себе, укутанному, как кукла, гипсом и пелёнками. Когда бесконечные операции по восстановлению моего лица закончились, мне во время дремоты довелось впервые услышать «Квазимодо» – мнение медсестры (немногим старше меня, на тот момент). Я принял это с улыбкой, помня себя «красавчиком». Потом сняли гипс с рук, ног. Вид моего искорёженного тела заставил меня задуматься о правильности моего нового прозвища. Желчь злости и обиды, видимо, вся вытекла из меня с кровью на той земле, где наши моё изломанной тело. Во мне проснулась какая-то нездоровая весёлость. Тело моё меня больше не слушалось, приходилось перемещаться по больнице в электрифицированном кресле-каталке, требовалось выжимать из себя «правильные звуки» во время посещений мамы, отца, сестры. Потом, издеваясь над своим везением, я заглянул в зеркало. После третьей неудачной попытки суицида отец взял с меня обещание, что я прекращу эти глупости («Дай нам с матерью возможность видеть улыбку на твоём лице над нашими гробами!»). Взамен я получил от него обещание, что я буду ходить своими ногами.

Он выполнил своё слово (в отличии от меня). Продал сеть магазинов по продаже автошин и мотоциклов. Половину вырученных средств вложил в разработку и производство защитной амуниции для мотоциклистов (стекло шлема повредило даже кости на моём лице). Вторую половину он потратил на моё восстановление. Я как мог выполнял обещание, данное отцу, заливая свою боль алкоголем, отказываясь от химии таблеток и инъекций наркотиков. Когда я смог ходить, то почувствовал себя маленькой птичкой Киви из Новой Зеландии – руки мои оказались столь же бесполезны, как её крылья. Пропустив предложение отца потратить оставшиеся от моей доли деньги на пластику лица, я поселился здесь, возле любимого мною зоопарка. Этот дом, вместе с пабом, отец купил и подарил человеку, нашедшему моё разбитое тело возле дороги и доставившему меня в госпиталь.

Налив быстрым движением немного виски в стаканы, Ким посмотрел на почти пустую бутыль.

– Однако, мало остаётся на твой рассказ, поэтому закругляюсь. Считая такое расположение по соседству с местом, питавшим когда-то мои юношеские мечты, издевательством со стороны отца, я тихо мстил ему, растворяя свою жизнь и тело в крепком алкоголе. Люди казались мне жалкими нытиками, неудачниками в незаслуженно целых телах. Смотрел я только передачи про животных, изредка общаясь с матерью по телефону, иногда встречаясь с отцом, проводя несколько вечеров в месяц в пабе за беседой с сестрой. И вот однажды я увидел по телевизору «равного» себе человека, которого помял гризли. Этот изломанный бедолага не только нашёл в себе силы продолжать жить, но и посвятил всё своё время изучению жизни гризли в дикой природе. Почувствовав себя на его фоне нытиком и размазнёй, я решил уйти «натуральным» способом, как настоящий мужчина – «охотясь» на медведя. Взяв самый маленький нож (я не собирался убивать мишку, только разозлить), перелез через ограду зоопарка. В вольер медведя оказалось попасть труднее, чем взобраться на гору Эверест. Почти протрезвев, я осознал себя с бесполезным ножом в кармане куртки, окружённым запахом матёрого медведя.