Август Северн - Яблочный Джек

Не увидев со стороны хозяина дома какой-то заинтересованности в продолжении беседы, Николаус направился к двери, остановился, ища в темноте замок.

– Алекс теперь работает на меня. Развозит на одном из моих фургонов заказы для клиентов. Вечером подгонит фургон к дому, а утром заберет. Заказы есть и на день, но тебя такой вариант не устроит. Деньги за товар ты можешь выписывать чеком или оставлять наличку в бардачке машины (большинство клиентов предпочитают делать так). Аренду машины я оплачу – это будет моя благодарность за твой подвиг. Телефон у тебя работает? Алекс должен был звонить сюда, но я не слышал звука вызова.

– Нет. – На границе холода воспоминаний Ночь вспомнил домашний телефон, летящий в стену комнаты. – Думаю, он сломался.

– Я так и думал. У меня в офисе лежит телефон с автоответчиком. Он правда немного неисправен, не работает звонок, только лампочка загорается, когда звонят. Думаю, он тебе подойдёт. – Николаус открыл дверь. – Завтра вечером жди машину. Ключи Алекс оставит под солнцезащитным козырьком. Всё нужное привезём. К утру забери всё, что посчитаешь нужным. К следующей машине позвони, скажи, что необходимо.

Дверь закрылась. Поток воздуха с улицы кружил потревоженные пылинки в потоке света из окна. В реальности Ночи, куда просочились частички прошлого, всё приходило в привычное, спокойное течение. В последнее время он старался избегать воспоминаний, постоянно натыкаясь на стену обжигающего пара. Но события после его «трансформации» не вызывали боли и отторжения. Мысленно обойдя вопрос «ПОЧЕМУ?», как мантра спасавший его сознание всё то время, что он себя осознавал после больницы, Ночь разглядывал кусочки воспоминаний. Эти фрагменты не были паззлами мозаики, они не складывались в общую картинку. Не получалось из них составить восприятие «целого», нормального человека. Они как пылинки кружились в луче света, не давая приблизиться.

В его сознании всё больше укреплялось подозрение, что есть какой-то фактор, не позволяющий ему собрать информацию из своих воспоминаний. Всё чаще он натыкался на «ПОЧЕМУ?» и рядом с ним был обжигающий холод, вызывавший на физическом плане остановку дыхания. Только к утру, когда свет из окон набрал силу, проявляя из ночных очертаний столовой вызывающие боль воспоминания, Ночь нашёл в себе силы подойти к холодильнику, заглянуть в него и изучить содержимое двух пакетов, принесённых Николаусом. Холодильник был полон продуктов, частично перешедших из разряда съедобных в условно годные типа «ешь осторожно, не отходя далеко от туалета». Выбросив то, что он не собирался есть ни в каком виде, он без определенного порядка (как любила делать Она), разместил содержимое пакетов в наполовину опустевшем холодильнике. Когда белая дверца плотно прильнула к корпусу, Ночь ударило обжигающим холодом осознание разницы, не дававшей ему стать прежним человеком, другом, отцом, мужем. На дверце холодильника, закрепленная магнитиками, висела их фотография. Не вид ее отбросил Ночь на середину столовой. Именно разница в Её взгляде не позволяла ему стать хоть на миг прежним. Именно поэтому она ушла, а он не мог… Он не почувствовал, как снёс своим телом стулья и сместил по полу стол. В его памяти была только одна картинка: когда они демонтировали старую задвижку, пришлось использовать плазму. Этот яркий огонёк с лёгкостью отделял металл, продувая цельную стальную конструкцию до отдельных раскалённых капель.

Тяжело дыша, Ночь добрался до двери в подвал, где в постоянной темноте среди накопившегося за их совместную жизнь хлама стояла его раскладушка.

Из липкого забытья сна он вынырнул с полным осознанием случившейся трагедии – он потерял ЕЁ! Теперь уже ничего не имело значения. Внутри была пустота. Там, где ещё билось его сердце, зияла чёрная дыра, постепенно засасывающая Ночь атом за атомом, мысль за мыслью. Спасаясь от небытия, его тело взбежало по лестнице. В начинающихся сумерках столовая переходила из мира, наполненного предметами из его воспоминаний, в привычную для него реальность теней и неясных очертаний. Подойдя к холодильнику, он на ощупь нашёл фотографию, сдернул её с дверцы, хотел порвать. Задержав дыхание, пока в лёгких не начало гореть, Ночь медленно открыл глаза, чтобы в последний раз увидеть в Её глазах Любовь, а не Боль и Страдание, ставшие разграничившей его жизнь линией. Перед глазами, к его облегчению, был просто белый картон – обратная сторона фотографии. Медленно, опасаясь, что жгучий пар воспоминаний накроет его с головой, он поместил снимок на дверцу холодильника белой стороной к себе. Фотография слилась с белизной эмали, став кусочком белого картона с цветными пятнышками магнитов по углам. От раздиравших его мыслей, что больней – потерять Любовь в Её взгляде или остаться жить обваренным куском мяса, он почувствовал слабость, ноги подогнулись под весом ненавистно живого тела.