Татьяна Самойлова - А счастья может и не быть…

Вадим молча смотрел на нее, и в его глазах она увидела некую жалость к ней, сочувствие и стыд за содеянное.

– Вадим, я испытала все эти страдания, за мытье полов. Потому что ты мне помог. Сейчас я буду зарабатывать опять благодаря тебе. Как я потом буду с тобой, уже за это, расплачиваться? Какую сумму ты мне выставишь? Какой процент? Что со мной будут делать? Сверлить мне кости? Отрезать части тела? Вырезать ораны на живую, для продажи? Что Вадим? Что со мной будет дальше?

Вадим, все так же молча, продолжал смотреть на нее, потом отвел взгляд и сказал:

– Отдыхай пока. Вот, возьми пока пижаму и халат – и протянул ей пакет, – Остальные шмотки привезу позже. Отлежись пару дней, приведи себя в порядок. Больше тебя никто трогать не будет. Я на днях приеду, и приступишь к работе.

Анюта громко рассмеялась:

– Опять ты прям, как волшебник! Спаситель мой! Никто меня не тронет, шмотки мне привез. Я боюсь за это в будущем с тобой расплачиваться, – в истеричном смехе, вперемешку со слезами разошлась Анюта.

– Заткнись! – крикнул Вадим. – Башкой надо, Аня, думать, а не жопой. И не вестись на легкую жизнь и лезть в лохотрон. Бесплатный сыр, только в мышеловке, это даже дети знают. Такие как ты, всегда халявы хотят, а потом ноют.

– Ты же жрешь халяву и ничего. На тебя работают, а ты ни разу спины не согнул. Избил, запугал, вы…бал. Вот и все твои усилия.

– А это не твое дело, – огрызнулся Вадим и пошел к двери.

– Да какая халява?! Я всего лишь убиралась в квартире твоего брата! Всего лишь убиралась! Это того не стоит! Я понимаю, если бы ты меня за миллионера замуж выдал или бизнес мне открыл. Хотя и за это нельзя так жестоко! Нельзя! – но за Вадимом уже закрылась дверь, и он давно перестал слышать ее.

Анюта лежала на полу, плакала и прикусывала и так разбитые губы: «Боже, как обидно. «Если бы я только знала», шептала она. Она лежала, рыдала и проклинала все. Все, что с ней было. И детдом, который дал ту квартиру. И саму квартиру. И магазин, в котором она познакомилась с Вадимом. И Вадима. И его брата, которому понадобилась домработница. И тетку, которая от нее отказалась. И ту аварию, которая отняла у нее родителей. Если бы они были живы… Если бы… Она бы тогда не лежала на полу, а училась в каком-нибудь престижном ВУЗе, гуляла с друзьями, встречалась, влюблялась и просто наслаждалась жизнью. Почему нельзя повернуть время назад? Она бы тогда не пустила их никуда или поехала с ними. Лучше бы она с ними погибла! Лучше смерть. Чем такая жизнь! С этими мыслями Анюта уснула.

Проснулась она от голоса все той же намалеванной девчонки. Та сидела рядом с ней и потряхивала за плечо, пытаясь разбудить.

– Ань, просыпайся потихоньку, я тебя на кровать положу.

Анюта с трудом поднялась, облокачиваясь на девушку и немного прихрамывая, поплелась к кровати. Оказавшись, впервые за последние несколько дней, на мягком матраце, а не на жестком холодном полу и положив голову на подушку, она улыбнулась:

– Как тебя зовут? Вижу тебя уже не первый раз, а имени не знаю.

– Жанна.

– Давно здесь? Я не спрашиваю, чем ты занимаешься. И так догадываюсь. Просто интересно, по своей воле? Или как меня, заставили?

– Я здесь, где-то полгода, – ответила Жанна. – А на второй вопрос… Не очень хочется говорить об этом. Как бы тебе сказать… Дура наверное, по-другому не назовешь. Я сама из Курильска, слышала, наверно про такой город, это Сахалинская область. Семья у нас небольшая: я, мать, да сестренка с братишкой. Еще бабушка есть, но она с нами не жила. Это отцова мать. Она нас как-то сразу невзлюбила, все чужими считала, несмотря на то, что мы все-таки дети ее сына. Она это знала, понимала, но признавать не хотела. Толи ей наплел кто-то что-то, толи просто хотела быть единственным человеком в его жизни, не знаю. Хотя, когда он от матери моей ушел, мамаша его очень быстренько на другой женила. Ну, мать и осталась с нами одна. Крутилась, как могла, что бы нас прокормить, а этот, с позволения сказать, папаша, ни копейкой не помогла. Даже не заходил. Если на улице видел, то морду вверх поднимал и делал вид, что не знает. Обидно так было. Потом его новая кобылица залетела и родила ему сынка. Ох, и задаривал он его. Фрукты, конфеты, шмотки, игрушки. А нам вообще ничего. Помню, иду как-то из школы и вижу, как этот козел, машинку большую игрушечную тащит, отпрыска своего радовать. Так обидно стало! Подошла к нему и говорю: «Какая игрушка красивая. Никитка о такой всю жизнь мечтал, но у него вообще никаких нет. Одна была и та сломалась». А он глазенки опустил, что-то пробубнил невнятное, типа зайдет и в кошелек полез. Поковырялся в нем, пятьдесят рублей мне сунул, мол, мороженкой с братиком угоститесь и быстрым шагом ушел. Представляешь, гнида какая!