Вероника Трифонова - Последняя жертва

– Никто и не настаивает, что ты должен был разыгрывать из себя героя, – прорычал Гоша. – Но ты хотя бы сразу мог сообщить в полицию? Если ты так трясся за свою шкуру – что тебе мешало добраться до безопасного места и позвонить?!

– Ну, я… – начал жевать слюни мужик, но Гоша не дал ему продолжить:

– Так, может, было бы больше шансов найти преступника по горячим следам. А твоё бездействие приведёт к тому, что и ты косвенно будешь виновен и в судьбе жертвы, и в том, что маньяк уйдёт от поимки.

Он откинулся на стуле, снова ощутив удар ножом – их было много, и лезвие каждого оставалось внутри него, продолжая причинять боль. Они возникали всякий раз при мысли, что Ксюша могла попасть к серийному маньяку, и что он мог с ней сделать – или делать в эту самую минуту.

Гоша молчал всю оставшуюся беседу. Насчёт похитителя ничего особенного любитель подвыпить не сказал, повторяя стандартные описания: во всем чёрном, телосложение вроде бы плотное, похож на мужчину… Разве что добавил, что ростом тот был выше своей жертвы.

Когда свидетель наконец ушёл, оставив после себя лёгкий запах дешевого пива, он тоже поднялся.

– Я в какой-то момент даже подумал, что ты ударишь его, – настороженно сказал Юра, не спуская с него глаз. – Ты куда?

– Поеду по своим делам. Не буду же я весь день тебе мешать, – ухмыльнулся он, направляясь к двери.

– Ааа, – слегка отступил Юрий. – У тебя, наверное, теперь… проблем добавится? С прессой? – он невнятно мямлил, явно подбирая слова и опасаясь, что сейчас друг накинется и на него.

– И это тоже, – пробормотал Гоша, и решил-таки рассказать ему о предстоящем сегодня деле, которое волновало его даже больше назойливых журналистов. – Я сейчас еду к дяде Ксюши. Её нет уже третий день, и сегодня Ефим Алексеевич позвонил мне. Я же просто… не смог заставить себя взять трубку, – выдохнул он. – Тогда он написал, что не смог сегодня до неё дозвониться, и всё ли у нас в порядке. Я в ответном сообщении заверил его, что всё хорошо, и мы сегодня к нему приедем, – Гоша с грустью посмотрел на стену слева от себя. – Откладывать это больше нельзя. Да и будет ужасно, если завтра он всё в первую очередь узнает из новостей.

– О, – Юра в смятении опустил голову, явно не зная, что сказать ему в такой тяжёлой, трагической ситуации.

Георгий и сам не знал, как будет говорить со стариком, и каково это – быть гонцом, приносящим недобрую весть. Он бы сейчас с большим удовольствием переложил эту ответственность на кого другого. Например, попросить об этом Юру – чтобы он сделал это лично, или возложил эту неприятную процедуру на одного из своих коллег. И, скорей всего, у них уже был опыт подобных бесед, когда им приходилось говорить с родственниками потерпевших и погибших. Или снова обратиться к Владу.

Но вот только Гоша понимал, что сделать это должен он.

Юра, так и не решив, что сказал, молча кивнул ему в знак прощания и поддержки.

Ксюша, похищенная неизвестно кем… Неведомый преступник – легенда этого городка, похищающий людей, и её, возможно, тоже… Разговор с дядей Ксюши… Сейчас пожилой библиотекарь обвинит его во всем, и Гоша не сможет его за это осуждать. Пресса и телевидение… Дальнейшая череда долгих, мучительных дней, сулящая лишь бесконечные разговоры, перемолвки и обсуждения – как открыто, в статьях и телепередачах – так и скрытно, тихим юрким шёпотком среди его сотрудников, приятелей и партнеров, который будет затихать при малейшем его приближении. И в центре всего этого хаоса – его собственное, томительное ожидание новых известий.

Мантра, которой нет конца и края.

В довершение ко всему, Гоша, спускаясь на первый этаж к выходу, ещё и задел локтем стоявший на подоконнике лестничной клетки между этажами цветок в горшке, едва не уронив его.

Цветок. Его Ксюша любила цветы.

Это был третий закат солнца, который она наблюдала здесь, и третий раз – с мыслью, что он может оказаться последним в её жизни. Печально следя за тем, как на небе вспыхивают ярко-розовые полосы, Ксения уткнулась лбом в твёрдую грубую древесину, отделяющую её от внешнего мира.

От голода у неё ещё днём появилось головокружение, которое не проходило до сих пор. А может, помимо этого, сказались общее утомление и постоянный, испытываемый ею каждую минуту пребывания здесь, страх.

Биологический ритм часов её сбился: теперь основная часть бодрствования и физической активности, когда она упорно расковыривала гвозди в досках, шатала последние за верхний край (там, где между ним и потолком был зазор, достаточный, чтобы пролезла ладонь), пытаясь выломать, приходилась на ночь. С одной стороны, это было ужасно, поскольку в темноте к ней со всех сторон подползали мёртвые твари. Они шипели ей в спину, выли, и норовили ухватить за ноги. Минувшей ночью к покойнице в красном платье и полусгнившей блондинке присоединилась ещё одна – с блестящими волосами, из-под которых в её пустые глазницы текла кровь.