Мастер Солнца Покрова Пресвятой Богородицы - Трудно быть Ангелом. Книга Вторая. Роман-трилогия

Старик верил, он ждал, когда же душа его расстанется с телом. И в слезах звал маму на помощь (а она сорок лет как умерла) и протягивал к ней руки…

На улице было холодно, поднялся ветер и повалил снег, друзья, поёживаясь, шли в центр, и каждый думал о своём. Поэт молчал, но внезапно остановился и обернулся. Снег падал… Поэт прислушался и молча смотрел на дом и светлое окно Старика, как будто слышал его. И всю энергию свою он вложил в этот взгляд.

– Поэт, ты молишься за Старика?

Поэт кивнул, он стоял и молился, словно прощался навек, и было во взгляде его что-то запредельно глубокое. Этот взгляд усталого Ангела всегда сводил всех девок с ума. Встретишь случайно такой взгляд запредельной чистоты, тёплого сочувствия и необъяснимой энергии – и он одарит тебя Благодатью из глубины уверенной и доброй светлой души.

Постояв, Поэт опустил голову долу. Он устал и не мог идти дальше, глянул на Юродивого, а тот и сказал:

– Старик умирает, тоскует, а душа его мается, не в силах выйти из старого тела. Так бывает, Поэт, Юродивый знает – в больнице бываю.

И запел: «Царица моя преблагая, Надежда моя Богородица». Поэт ещё пристальней посмотрел в сторону Старика и продолжил шептать молитву. Когда Юродивый допел, Поэт напоследок перекрестил Старика. И Юродивый тихо спросил:

– Что? Сегодня? Бог заберёт?

Поэт повернулся к Юродивому и кивнул ему.

– Хорошо бы. (Юродивый перекрестился.) Каждый день миллионы людей в муках страдают от старости, мучаются и умирают. Всё в руках Господа.

Друзья в молчании дошли до центра Тарусы, заглянули в кафе погреться и выпить чаю. Юродивый заказал чай с чабрецом, и миловидная официантка принесла большой заварной чайник, две чашки и нарды. Они грелись, играли в нарды в кафе и пили чай с пирогом. Поэт молчал, а Юродивому хотелось поговорить. Но если бы Поэт отказался слушать, то Юродивый ударил бы его кулаком! Вот так хотелось Юродивому поговорить, и чтобы Поэт его выслушал:

– Поэт, если с тобой что случится (парализует или инфаркт), то знай – я за тобой буду ухаживать: кормить, судно выносить; а если меня от кисты в голове разобьёт паралич, то ты меня тоже не бросай, к себе забери, в мастерской положи. (Они пожали друг другу руки.) Ей-богу, друг, мне так спокойней – знать, что ты не бросишь меня, а я буду молиться за всех…

Поэт дослушал Юродивого и серьёзно кивнул ему, а потом задумался, откинул волосы со лба и посмотрел невидящим взглядом сквозь девчонок соседнего столика за окно. Он смотрел в окно, в дальнюю даль, он думал о вечной жизни, о смерти Старика. А четыре девчонки, увидев всепроникающий, пронзительный взгляд, посмотрели в его бездонные глаза-океаны, и его задумчивость всё перевернула в женских их душах, и, уплывая в мечтах, они еле слышно говорили:

– Ох, сладусик, что ж ты делаешь, упрямый, со мной? Прекрати!

– Не убивай меня, красавчик, взглядом своим, по мне уже мурашки побежали.

– Ах, за такие взгляды надо сажать! Мне жарко! Я вся покраснела.

– Стильный красавец, а взгляд – наслаждение, ах, держите меня семеро – я его сильно хочу!

– Но красавчик явно не здесь – он же смотрит на небо в окно.

Поэт молчал, задумчиво смотрел сквозь людей в окно на небо, на снег, на пургу и размышлял. А напротив Юродивый потряс огромной ладонью и кинул кубики:

– Ну что, брат? Начинаем игру? Две четвёрки! (И выпало две четверки.) А потом будет пять и четыре! (Юродивому хотелось поговорить.) Я это всё могу, это не чудо, пустяк для меня!.. Но жажду я ещё встретить Царицу Небесную на улице, в лесу ли, в полях и мечтаю, что Она поцелует меня и расскажет, что делать мне, грешному. Скажет Храм построить – построю, святой источник вырыть – вырою и откопаю источник. Я жду Её слов! Ибо Она любит меня, и всякая молитва Её свята и угодна Ему, Она моя защита и звезда путеводная.

Я в блокнот записал, что мудрый человек однажды сказал, послушай меня: «Я живу не в сказке, и это трагедия мне». Вот так же и я! А знаешь, что отвлекает от божественной сказки и от молитвы меня? (Поэт пожал плечами.) Люди! Намедни двое дрались, как бараны упрямые, один другого чуть не убил, пришлось мне разнимать. Друг друга дубасили! Ты же знаешь, что самый тяжкий грех – это убийство живой души, а следующий тяжкий грех – обидеть слабого, а потом… Человек делится тем, что имеет! Ты делишься молитвой и теплом, и добром, а кто-то кулаками, ножами и злом. Господи! Грязь это, грязь всё, грязь людская. Какая тут сказка? Как можно жить без души и в Бога не верить? В больнице нашей никто не скажет, что Бога нет. Даже Пушкин Александр Сергеевич, великий человек, перед смертью позвал священника, исповедовался, успел. Куда человеку в горе податься, когда жизни конец? В храм идут, на коленях приходят, святые ворота открываются, и сразу плачут, и падают грешные. А люди душу изливают Ему, рассказывают, как их жизнь покалечила и наказала… Вчера у меня, у больного, на снегу вытащили деньги из ящика. Деньги на Храм украли! Вот Иуды! Иуды, украли! Вот уроды! А ещё у Старика! Слышишь меня? У несчастного больного Старика мелочь украли! Плакать хочется – нет сказки божественной, нет на Земле рая.