Беатрикс Маннель - Дом темных загадок

У меня открывается второе дыхание.

– София, так кто этот человек на фотографии?

– Это очень старая фотография моего отца. – Она начинает тихо плакать. – Он ненавидит ее, потому что там он с сигаретой. Я выбрала ее только потому, что хотела позлить его. А теперь они отправят наше видеообращение. Это наверняка убьет маму. – Она всхлипывает громче.

Я не знаю, все ли правильно поняла.

– Твой отец? Это невозможно, – запинаясь, произношу я. – Человек на этой фотографии давно мертв.

Я нащупываю скованными руками цепочку, открываю зубами медальон и показываю ей. София рассматривает его, прекращает всхлипывать и явно растеряна.

– Это же… такая же фотография, – говорит она и, судя по ее виду, чувствует то же, что и я. Она совершенно огорошена. – Эмма, это действительно мой отец.

Филипп растерянно смотрит то на меня, то на Софию, то на медальон.

– Эмма, откуда у тебя снимок?

– От матери. Она говорила, что это мой отец, – шепчу я. – Шарль-Филипп Шевалье. Он умер до моего рождения, выполняя поручение от «Врачей без границ». – Я тяжело вздыхаю.

Все трое озадаченно глядят на меня, а до меня постепенно доходит, что все это значит.

Мой прошлый мир разлетается на тысячи частей, теперь его нужно собрать заново. Они оба живы. Моя мать и мой отец!

– Но тогда вы были бы сестрами по отцу! – Филипп высказывает то, что мне даже на ум не приходило.

Но он все же прав. И внезапно у меня с глаз словно падает пелена. Я понимаю, почему мне София кажется знакомой: мы же похожи. Об этом можно сказать не с первого взгляда, у нее слишком круглое лицо, но есть у нас и общие черты.

– И как это нам поможет? – Том на взводе, я вижу, что он едва сдерживается. – Что это нам дает?

Я закусываю губу:

– Том, Филипп, вы помните, что я вас спрашивала, как вы сюда попали?

Оба кивают.

– Хорошо, тогда слушайте.

Настал момент, когда я должна рассказать им о причине своего появления здесь. Больше не могу удерживать в себе гору информации.

Набираю побольше воздуха в легкие и выкладываю все. Про несчастный случай, про пакет с альбомом, про снимки. Ничего не упускаю, даже свои подозрения по поводу остальных. Сообщаю о находке в комнате Николетты, газетной вырезке о Себастиане и студентке, которая покончила с собой в клинике, где работала моя мать. Я почти закончила, хочу рассказать самое страшное – о комнате с мониторами и Николетте, но в последней момент сдерживаюсь. Если там наверху сидит Себастиан и подслушивает, такое заявление – это мой смертный приговор.

Я заканчиваю, и воцаряется гнетущая неловкая тишина.

– Ты все это серьезно? Считаешь, один из нас может оказаться убийцей твоей матери? – София качает головой. Ее светлые блестящие волосы кажутся седыми, как у семидесятилетней. – Это же бред.

– Прежде чем мы все встретились здесь, мы совершенно не знали друг друга, – говорит Том, его голос почти не слышен. – Что за идиотские идеи?

– Погодите-ка, – вмешивается Филипп, – я не считаю идею такой уж бредовой. Все-таки после автокатастрофы обнаружили один труп, который не смогли опознать, а тело твоей матери так и не нашли до сегодняшнего дня. Это заставляет задуматься, правда? Например, могло случиться так, что мать Эммы поймала кого-нибудь из нас в клинике за воровством наркотиков или что-нибудь еще.

– Ты ведь сам в это не веришь, – говорит Том, но я благодарна Филиппу за то, что он меня защищает. Тот, о котором я думаю, мог бы стать Гомером! Я вдруг краснею. Может, София и права. Мое недоверие – всего лишь доказательство того, что со мной что-то не так.

Но тут я кое-что вспоминаю.

– А не знает ли кто-нибудь из вас студентки, которая покончила с собой? – спрашиваю я. – Может, в этом связь?

Остальные качают головами, а я опускаю голову на руки. Нет, в этом точно нет никакого смысла. Студентка была связана с Себастианом, а не с остальными.

У Филиппа рождается идея.

– А когда снимали ваши ролики, Эмма тоже была в кадре? – спрашивает он всех.

– Да, но как это связано с ее матерью? – выпаливает София.

Мы горячо спорим, будто очнулись от комы. А я с прискорбием сознаю, что нас не только подслушивают, за нами еще и подсматривают. Но как намекнуть на это остальным, не вызвав подозрений и не выказав себя? И даже если Гомер подслушивает наши разговоры, хуже ведь уже не будет, не так ли?

– Так, все с самого начала. Должна быть связь, – говорю я. – Нас всех вызвали в лагерь, правильно? Том, ты действительно уверен, что запрос на участие отправлял именно твой отец?