И что-то вдруг, воскресло в моем мозгу, обескуражив меня. Я увидел уютную гостиную. Почувствовал тепло от камина и запах пирогов с яблоками. Светловолосая женщина полулежала на софе и наслаждалась звуками музыки. Как будто все вновь вернулось назад.
Мой дом! Моя семья! Где же все это? За что меня лишили нормальной жизни?! Я резко захлопнул крышку рояля. Играть больше не хотелось.
– Неплохо играешь! – голос раздался настолько неожиданно, что я чуть было, не закричал от испуга.
На одном из диванов, развалился здоровенный бритоголовый парень, на вид лет тридцати. Правую сторону его лица пересекал длинный тонкий шрам, а на шее была татуировка в виде паука.
Очевидно, я был увлечен игрой, что не заметил появление гостя. И кто же это? На надзирателя не похож, на доктора тоже. Незнакомец как будто наслаждался моей растерянностью.
В какой-то момент парень поднялся с дивана и протянул мне свою огромную руку.
– Тунгус! – сказал он.
Его рукопожатие было очень крепким. Я буквально видел, как напрягаются его мышцы под одеждой.
– Эрик! – мое рукопожатие было не столь крепким, но я попытался компенсировать это улыбкой. Улыбаться мне не приходилось давно, так что насчет своего обаяния я не был уверен.
– Ну, ты прям Моцарт! – похвалил Тунгус.
– В смысле? – я не понял, что он хотел этим сказать.
– Играешь хорошо!
Я хотел было ответить, что Моцарт был композитором, но потом решил, что этот факт Тунгусу будет явно неинтересен.
Оказалось, что в углу комнаты был небольшой «тренажерный зал». Штанга и пара гантелей. Странно, как я не заметил это сразу.
Тунгус улегся на пол, и с легкостью принялся отжимать огромную штангу. Судя по всему, этот парень был частым гостем в этой комнате, в отличие от меня.
Конечно, я бы предпочел, чтобы вместо своих тренировок, он пообщался бы со мной. Но, судя по всему, Тунгус был не слишком склонен к общению.
Время шло и шло, но мой новоявленный знакомый был словно робот. После штанги он переключился на гантели, а за мной уже пришли надзиратели. Уверен, что Тунгус даже и не заметил моего отсутствия.
В коридоре мы столкнулись с другими надзирателями, которые вели под руки высокого седого мужчину. Проходя мимо, тот поклонился мне, как будто мы повстречались на прогулке в парке. Забавный тип!
С самого раннего утра я ждал прихода надзирателей. Где-то в районе обеда, когда дверь заскрежетала засовами, мое сердце готово было вырваться наружу от счастья.
Надзиратель повел меня, но увы, не в тот поворот, не в тот коридор. Вместо заветной комнаты, меня повели к доктору.
Мое разочарование не смогло ускользнуть от глаз Олега Геннадьевича.
– Эрик, мой друг! Я не задержу Вас надолго! Мне нужен всего лишь небольшой отчет о вчерашнем дне – Док был само очарование.
На столе передо мной был листок бумаги и ручка. Я попытался писать. Жутко неудобно! Буквально через минуту рука от непривычки стала ныть и болеть.
Я, вопреки всему, полностью расписал мой день, игру на рояле, знакомство с Тунгусом, и даже встречу с седовласым незнакомцем.
Нахмурившись, Олег Геннадьевич прочитал мое изложение.
– Эрик, Вы можете идти!
Я думал, что теперь меня отведут в комнату. Но нет! Надзиратель привел меня обратно в камеру.
И снова еще один бесконечно одинокий вечер.
Меня ведут в комнату. На душе радость. Как будто получу глоток свободы. Возможно, сегодня получится пообщаться с этим парнем.
Но в комнате меня ждал сюрприз! Тунгус был не один, здесь находился тот седовласый мужчина, которого я не так давно встретил в коридоре.
Выглянув из-под штанги, Тунгус коротко кивнул мне. В отличие от него, его компаньон одарил меня крепким рукопожатием. Про себя, я прозвал его Эйнштейном, из-за седой и немного растрепанной шевелюры.
– Борис Гольдштейн! – представился он.
Я, с трудом сдерживая смех, представился в ответ. Гольдштейн! Почти Эйнштейн!
– Профессор! – с важностью добавил он.
– Но Вы можете называть меня просто – Борис Леонидович!
Я постарался сохранить серьезное выражение лица. Всенепременно, Борис Леонидович! Старый, ты хрен!
Профессор приобнял меня за плечи и увлек к книжным стеллажам. Здесь он надолго поверг меня в пучину научных терминов, а я не понимал ни слова, но делал задумчивый вид и кивал в такт его словам. Было ужасно скучно быть собеседником Эйнштейна. Это тот тип людей, который любит говорить, но не умеет слушать. В какой-то момент мне надоел этот монолог, и я демонстративно принялся зевать, но это ни капли не смутило его.
Читать дальше