Виктория Лысенкова - Четыре угла

– Второго ранга?

– Ну как же. Не помните? Напоминаю симптомы второго ранга: обманы восприятия, наличие бредовых идей, растерянность, колебание настроения, ощущение эмоционального истощения.

– Да. Теперь я припоминаю. Мне жаль, что я сразу не смог дать полного верного ответа.

Пожилой доктор положил свою руку на плечо нашего героя.

– Не переживайте. Вы забыли не самое главное. В целом, вы молодцы. Хорошо определяете болезнь и даже ее разновидность. Я думаю, сегодня я готов дать вам еще одно задание, намного сложнее этого. И если вы не будете испуганы, то сможете сейчас взять отдых, а позже приступить к работе.

– Я… я не побоюсь.

– Послушайте для начала. Я предлагаю вам заступить этой ночью на дежурство. Вашими задачами будут – обход этажа, присмотр за больными. В случае чего просто потяните за веревку на одном из устройств на этаже. Такова практика поможет еще лучше понимать больных и их недуги.

Герман не стал тянуть с ответом и тут же высказал свое согласие.

Врачи прошлись по этажу. Убедились в целостности пациентов и ушли.

Приближалась ночь и вместе с ней и ночное дежурство ассистента -Германа Рица.

Германа оставили на дежурство. Луна, проходя через стекла окон, освещала второй этаж полностью. И картина всего изменилась. Как по щелчку, по волшебным обстоятельствам коридор из приятно светлого пространства преобразился в худшую сторону. На стене высыпалась плесень, чёрная и древняя, краска пошла трещинами, ветер задувало внутрь, больные утихли и пытались не подавать признаков жизни. Тут явно что-то нечисто.

Это было первое дежурство Германа.

Идя по коридору второго этажа, высматривая неизвестного происхождения вмятины стен и кривизны пола, он увидел в конце всех "комнат больных" старика шизофреника, того самого, о котором Герман говорил днём. Тот смотрел на врача-ассистента и тихо поглаживал бороду.

– Вы знаете? – Вдруг совершенно нормально, но не известно о чем заговорил он.

– О чем? – Герман приблизился к собеседнику и посветил на его лицо фонарем с теплым свечением.

– Не свети, мальчик мой, мне так в лицо. Это неприятно. В свой возраст я и ослепнуть могу. – Герман изумился – больной ещё днём, старик ночью совершенно нормален. Относительно, нормален.

– Так о чем вы?

– Я о ней. – И нежданный гость показал большим пальцем себе за спину, на стену.

– Это стена. Их тут много. И эту я видел.

– Нет! – Бешено открыв глаза, закричал старик. Но сообразив, тут же стих. – Это не стена. Нет. Зайди за ее оболочку, и ты узнаешь правду.

Герман послушал старшего по возрасту человека. Он подошёл к стене и, постучав пальцем по ней, выдохнул:

– Ну вот. Нет там ничего.

Но старик, открыв от изумления и глаза и рот, показал указательным пальцем обратно на стену, стоявшую за спиной врача.

– Ну что там?

И повернувшись, Герман увидел, как штукатурка с краской и кусками кирпичей рухнула на пол, подняв пыль.

Риц закашлял, закрыл нос локтем и согнулся, пытаясь набрать воздуха Как только пыль улеглась, Герману предстала дверь, заменившая полстены. Одна деревянная закругленная сверху тяжёлая дверь с круглой ручкой теперь смотрела на врача. По ее доскам сходил мох, из щелей проникала в коридор тьма, а ее вид вызывал страх.

– Это что такое? – Прошептал Риц.

– Зайдёшь и узнаешь, мой мальчик. Узнаешь всё, чего вы не видите. Всё, что видим мы….

Герман постоял меньше минуты и, приняв это все за галлюцинации, повёл больного обратно в его "комнату".

– Как же ты выбрался? Не пойму. – Говорил Риц сам с собой, пока закрывал решетку.

– Зайди. Ты умный, ты поймёшь.

Это были последние слова бородатого больного, которые прослушал Герман.

Риц всю ночь старался не посещать то крыло второго этажа, где дверь манила его к себе. Он доходил до середины коридор и поворачивал обратно, пустив лишь свет и беглый взгляд на запретную для него сторону. Его мучили мысли о таинственном старике, о не менее таинственной двери, он потерял счёт времени и, наконец, был озарён светом солнца, тёплым и успокаивающем. "Солнце! Утро!" Прошептал Герман и пустился в бегство со своего поста, он, не замечая всех, вылетел, а не вышел, из больницы, даже не ответив Маргерет, что-то кричащей в след.

Мысль о том, что произошло ночью, побудила, нет! Заставила Германа сесть за дневник. Голос, таинственный и не похожий на голос человека подталкивал, придаваясь различным уговорам. Не зная почему, Герман поддался. Он быстро вошёл в свою маленькую однокомнатную квартиру, с пожелтевшими обоими, новым полом, стертой мебелью. Коридор образовывали не стены, а стеллажи с вещами, в гостиной круглый стол стоял по середине комнаты в компании двух бордовых низких кресел, а кирпичный камин со своей чёрной таинственностью смотрел на всю собственность владельца. Ничего в этой простой и скромной квартире не было дорогим, ценным. Ничего, кроме библиотеки, ведь она была сокровищем тихой обители тихого начинающего психиатра, она была его золотом, его драгоценностью.