Виктория Чуйкова - Сундук Пандоры

Герман пропал на сутки, выслеживая цель. И вот, когда все уже было готово, когда он нашел искусно спрятавшихся Пари, Герман буквально наткнулся на Владу. Они встретились взглядом, и он словно прозрел, вспомнив, что Владка простая смертная. Он сделал то, за что возненавидел себя – забрал часть ее памяти. Совсем маленькую частичку, но и этого ему хватило, для душевной муки. Ибо он боялся, что стирая ее пребывание в лесу, которое девушка и так воспринимала как сон, он удалит и ее отношение к себе, коим дорожил неподдельно.

Все это происходило с невероятной скоростью. С той самой, в которой человек живет в сновидениях. Как только Герман поднялся к верхушкам деревьев, оставляя Владку одну у входа в ее дом, он услышал зловещий смех и обернулся. Мара плыла над Владиславой, протягивая к девушке свои щупальца. Мара – жена Гипноса, мать Фобетора, Фантаза и Морфея, сестра На- Хага, была за спиной Владиславы. Душа Германа похолодела. Он метнулся назад, собираясь вызвать Мару на поединок, как произошло невероятное. Мара утратила свое сияние и отлетела от Влады как воздушный шарик, уносимый ветром. Герман, ничего не понимая, все еще направляясь на помощь возлюбленной, буквально столкнулся с Марой и они вдвоем взлетели в небеса. Он потерял из видимости Владиславу, зато пристально следил за Марой. Та, хотя и потеряла мерцающие цвета «истерий», исходящих из ночных кошмаров спящих людей, была достаточно сильна. Мара сменила траекторию и вот она уже сама приближается к Герману, а по ночному городу раздается ее неудержимый смех:

– Никак наш милый, девственно чистый мальчик влюбился. Как же это трогательно. Интересно, что сделает твой папенька?!

– Боюсь, ты этого не узнаешь!

– Ой, как грозно! Не спеши, мальчишка, не смеши небеса. Кто ты, а кто я!

– Ты – Мара! Всего лишь фантом больных снов.

– Бррр! Как сказано. – Мара была настолько близко, что Герман слышал ее дыхание. Жар, вырывающийся при каждом звуке ее голоса, был похож на температуру мартеновской печи. И парень завис на месте, боясь, что его крылья вспыхнут. Мара приняла это, как послушание: – То-то! Старших надо уважать. А то вздумал тут, сражаться. – ее пыл немного поутих. То ли она поостыла в своей жажде, а возможно и решительность парня ее охладила. Как бы там ни было, но она, приобретя более спокойные оттенки своего сияния, не приближаясь к Герману, заговорила ровным голосом: – Влюбился! Ну что же, это прекрасно. По мне, так все должны пережить эту болезнь. Между прочим, ЛЮБОВЬ бывает опасней некоторых ядов. Ты напьешься ею, а вот за девочку я и гроша ломанного не дам. Ей-то, смертной голубке, не баюканной твоими Пари, и капли достаточно, чтобы покинуть этот бренный Мир, так и не примерив жизнь на себя.

– Что ты такое говоришь?! Причем тут яд? О каком забвении ты тут мне вещаешь?

– Ах ты, глупыш! Сразу видно – упорная работа застилает глаза. Да ты оглянись, посмотри вокруг. Потом встретимся.

– Стой!

– А я и не тороплюсь. Просто даю тебе время. Свое я взять всегда успею.

– Ты не тронешь ее.

– Не трону. Она сама отдаст мне все самое дорогое, что у нее есть.

– Я буду бороться за ее душу! И, клянусь честью деда, я умерю твою активность. Разгулялась ты, Мара, на этом свете, не пора ли тебе… на пенсию.

– Грозный, решительный, дерзкий. А ты мне нравишься больше, чем Таштриат. Правда, правда. Знаешь, а я сделаю тебе подарок. Даю тебе семь дней. Да, семь дней и семь ночей. Познай этот мир, широко открытыми глазами. Пойми душу людскую и признай то, чего они хотят больше всего на свете.

– Всего лишь. – усмехнулся Герман. – И ты думаешь, мне на это нужна седмица?

– Торопыга. Необходима! И прежде всего именно тебе. А теперь последнее – главное. Дай девчонке право выбора. Не причаровывай поцелуями, не завораживай словами. Полюбит сама по себе – оставлю девочку в покое. Ты тоже должен получать подарки.

– Не заговаривайся! Влада – Человек! А не игрушка.

– Человек. – Мара сделала вокруг него кружочек. На ее лице была задумчивость. Герман не торопил. Он изучал ее, присматривался. Знал о ней многое, но вот чтобы так столкнуться близко, да еще беседы вести, пожалуй, даже дед не похвастается. Их, с Марой, жизни и дела не соприкасались. Да, протекали параллельно. Частенько семья Германа избавляла чью-то душу от Пари, заранее зная, что Мара уже кружит рядом и подпитывается человеческой слабостью, затуманивая головы кошмарами сновидений. Влада же была не просто девушка, она была той, кто пробудил в сердце Германа огонь любви. И он готов был идти на любой риск, лишь бы спасти Владиславу и ее сестру.